– Хорошо, – взяв кружку пива, кивнул Эзра.
– Итак. Мы встретились в Венеции около тысяча шестисотого года. Это были не лучшие времена для республики. Кипр уже отошел османам, а предшествовавшее тому открытие морского пути в Ост-Индию подтачивало финансовое благополучие. Не важно. – Валентайн махнул рукой, как бы прерывая поток воспоминаний. – Я был довольно молодым и успешным капитаном. Из очередного путешествия я привез какую-то забавную безделушку с необычными свойствами. Не помню, какую именно. И, к несчастью, мне не повезло за карточным столом. Пришлось эту безделушку продать. Мне посоветовали сходить в лавку синьора Кауфмана. Так мы и познакомились. Кстати, сразу отмечу, что тогда это не была никакая лавка. Скорее наоборот. Туда можно было принести что-то волшебное, чтобы продать, а вот купить нет. Но платили очень хорошо. Конечно, если вещь была действительно волшебной. Как понимаешь, в те времена любое волшебство могло привести его владельца в застенки, поэтому лавка Кауфмана была очень кстати. Можно было по хорошей цене скинуть то, что жжет руки, и не опасаться, что нарвешься на какого-нибудь ревнителя веры.
Валентайн сделал большой глоток пива и подкинул полено в печь. Подождал, пока разгорится огонь. Эзра смотрел, как по его лицу пляшут тени.
– Надо сказать, что если бы я родился, например, в Испании, то точно сошел бы с ума в этой лавке, решив, что это логово дьявола. Но венецианцы были менее суеверны и религиозны, поэтому чудеса вызвали у меня восторг. На следующий же день я продал корабль и уже через неделю стал напрашиваться в подмастерья к Кауфману.
– Почему через неделю? – не понял Эзра.
– Просил же, не перебивай! – поморщился Валентайн. – Потому что пропить корабль быстрее не смог бы даже сам дьявол, не говоря уж про молодого брави. Итак, я стал напрашиваться в подмастерья. Кауфман мне отказывал, но я продолжал просить. А в какой-то момент я просто сел напротив входа в лавку и пообещал себе, что не сойду с этого места, пока Кауфман не согласится. Я тогда не знал, что выходов из магазина сотни, если не тысячи. Но это сработало. Однажды Марк вышел ко мне. Так я стал подмастерьем. Мыл полы, драил полки, расставлял все по местам. Со временем Кауфман разрешил мне читать книги.
– В закрытой библиотеке? – пролив пиво мимо рта, вскинулся Эзра.
– Да. Ты был там?
– Был, но там нет ничего интересного, – вытирая с груди пиво, сказал Эзра.
– Теперь нету. А раньше там было много занятных книг. Не знаю почему, но Кауфман ими не интересовался. Тогда я и научился делать чудеса. Думаю, ты знаешь, что Кауфман к чудесам относится не очень хорошо. Но примерно в тысяча семисотом году я его уговорил, что чудеса – это неплохо. Что ими можно творить добро. Конечно, речь шла о маленьких и незначительных чудесах, вроде лечащего порошка, но это уже был прорыв. Большую роль сыграл и кризис договора.
– Кризис договора? – переспросил Эзра.
– Ты невыносим, – беззлобно фыркнул Валентайн. – Да, договор утрачивал актуальность, и все больше королей от него отказывались. Говоря грубо – финансирование падало, а расходы нет.
– И тогда вы открыли магазин! – понял Эзра. – Чтобы на доходы с продажи маленьких и полезных чудес выкупать большие, способные навредить!
– Именно. Фактически я научился делать все, что было в нашем ассортименте. И это было хорошее время, но, как понимаешь, противоречия никуда не делись. Со временем они становились все острее. Марк считал, что нельзя вмешиваться в естественный порядок вещей, а я напротив. Я понимал, что артефакты в правильных руках могут изменить мир к лучшему. Напряжение нарастало, и последней каплей стал тридцать девятый год. Кауфман понял, что это начало Второй мировой войны, и решил закрыть лавку. Навсегда. Я, напротив, хотел помочь, попытаться все исправить. К тому моменту я умел делать такие вещи, которые могли бы повлиять на историю всего человечества. И Кауфман понял, чтó я хочу сделать. Понял, что я не отступлюсь.
Валентайн замолчал. Подкинул еще бревно и осушил половину кружки пива.
– И что он сделал? – спросил Эзра.
– То, что сделал бы и я, наверное, если бы оказался на его месте. Это был неразрешимый конфликт длиной в столетия. Марк придумал способ разобраться с этой проблемой раз и навсегда. Единственная причина, по которой я жив, – это симметричная идея с моей стороны. Просто Кауфман напал на сутки раньше.
Валентайн замолчал, глядя в огонь.
– Почему именно тридцать девятый год так обострил ситуацию? – спросил Эзра, просто чтобы не сидеть в тишине.
– Кауфман участвовал в Первой мировой, и по его словам, мир не видел ничего более страшного. А у него, как понимаешь, обширный жизненный опыт. Он знал, о чем говорил. Вполне логично, что он не хотел еще раз увидеть такое. Он не был готов это повторить. И никогда не будет готов. Я его понимаю.
– Какого черта Кауфману, который даже на улицу не выходит, понадобилось на войне?
– В некотором смысле это моя вина. Я заразил его своими идеями. Кауфман вдруг уверился, что нельзя оставаться в стороне, – ответил Валентайн. – В общем, это называется – за что боролся, на то и напоролся.
– Паршивая история, – заключил Эзра.
– Не очень. Если убрать всю драму, то остается просто ссора двух склочных стариков. – Валентайн сделал большой глоток и встал, чтобы налить еще пива.
– То, что изначально лавка была неким хранилищем, я понял из договора, хоть и не понял толком, о чем он и кем подписан. Но почему он утратил актуальность? – спросил Эзра.
– Потому что сами чудеса утратили актуальность. Договор заключили, если я правильно понимаю, еще при Константине. То есть году в трехсотом. Это, конечно, исключительный договор исключительных мужей, для которых слово не было пустым звуком. – Валентайн сел на место. – Как понимаешь, тогда любое, даже самое маленькое чудо могло серьезно повлиять на ход истории. Какой-нибудь несчастный меч-кладенец мог привести к падению государства.
– Меч-кладенец? – переспросил Эзра.
– Не бери в голову, – махнул рукой Валентайн. – В общем, какой-нибудь волшебный меч представлял реальную угрозу какому-нибудь средненькому царству. В какой-то момент собрались разнообразные монархи и договорились, что подобные вещицы не должны применяться.
– Эдакий договор о ядерной безопасности? – усмехнулся Эзра.
– Да. Только тогда слово дорого стоило и его действительно соблюдали. Договорились, что все найденные чудеса будут храниться в специальном месте и никогда не будут применяться. А для того чтобы покрыть расходы, связанные с поисками, хранением, изъятием и тому подобным, все скидывались поровну.
– И что пошло не так?
– Все пошло так. Прогресс нивелировал чудеса. Бóльшую их часть. Атомная бомба страшнее любого количества волшебных мечей, понимаешь? Поэтому договор становился менее актуальным, монархии исчезали, финансирование, как я уже сказал, сокращалось. Теперь, кроме как Марку, этот договор никому и не нужен.
