«Понятно. Но ведь некоторую информацию опера могут использовать в личных целях?»
«Наверное, — доктор пожал плечами. — Видимо, такое бывает, если верить сериалам типа «Глухарь», но я довольно тесно общаюсь с операми в течение многих лет и никогда не замечал в их действиях ничего криминального. Правда, люди — всегда люди, со своими плюсами и минусами. Важно, чего больше. Знаете, когда я начинал работать, отношения между операми и вообще ментами были не в пример лучше, чем сейчас. Они могли не дружить, но при этом все понимали, что заняты одним делом — раскрывают преступления, каждый на своем уровне. Если же дружба завязывалась между экспертом и опером, то многие вопросы решались значительно проще».
«Например?» — спросил я.
«Например, в любом обществе есть так называемые беспредельщики, которые систематически хулиганят, нарушают правила человеческого общежития, делают жизнь других людей невыносимой. Управы на них мало — бюрократическая машина закона, которая к тому же движется медленно, запускается, лишь когда они совершат какое-то преступление. Но можно было просто попросить оперов поговорить с человеком. Они вывозили хулигана в лес и доходчиво объясняли ему, как нужно вести себя с уважаемой публикой. После такого разговора все проблемы, как правило, прекращались. Да, это незаконно, но с таким человеком все иные формы общения бесполезны. Среди моих близких друзей есть несколько оперов, и все они достойные люди. Конечно, я не исключаю: какие-то грешки за ними наверняка водятся, но идеальных людей в принципе нет на свете, а уж в этой системе тем более. Зато я неоднократно видел, с каким человеческим сочувствием они относились к потерпевшим, насколько грамотно вели расследования, помогали другим неофициально, без огласки. При этом к преступникам у них было отношение однозначное, и если они и применяли физическую силу, то всегда по-человечески оправданно».
«Доктор, вы меня удивляете. Вы допускаете избиение задержанных, я правильно понял? А как же клятва Гиппократа?»
«Ну, во-первых, сам я никого никогда не бил — это что касается клятвы Гиппократа. А во-вторых, я категорически против беспредела, кто бы его ни учинял. Нельзя из человека выбивать показания, нельзя просто так мутузить задержанных, нельзя издеваться над людьми. Садист, получающий удовольствие от избиения человека, подлежит изоляции. Но есть персонажи — как правило, асоциальные типы, — не признающие никаких человеческих правил, с которыми просто не получается по-другому, они не способны понять нормального отношения и воспринимают его как слабость. Не признавать этого факта — значит смотреть на мир через розовые очки. Я вам даже так скажу: я на законодательном уровне ввел бы телесные наказания для населения за некоторые преступления. Поверьте, это не варварство — наоборот, это разговор с преступником на его языке. Противники такого рода наказания утверждают, что толку от порки нет. Возможно, для самого преступника и нет, но для десятков потенциальных нарушителей закона публичная порка — очень доходчивый способ профилактики.
Я вам расскажу интересную историю. У меня был друг (он уже умер) — о таких говорят «честный мент». Однажды мы с ним выехали на труп какого-то алкоголика в неблагополучный район города (хотя там все районы были неблагополучные). После осмотра тела опера начали искать свидетелей, брать с них объяснения, тем же занимался и мой товарищ, несмотря на то, что находился уже в должности заместителя начальника УВД. Один из местных жителей, в прошлом, судя по всему, неоднократно сидевший, стал вести себя плохо: грубил на ровном месте, не отвечал на вопросы, угрожал сотрудникам — короче, строил из себя крутого дядьку. На все увещевания милиционеров гражданин реагировал странно — он думал, что за их попытками наладить с ним нормальный диалог кроется страх перед ним. Что должны были сделать сотрудники в этом случае? Увести его в УВД? Посадить на пятнадцать суток? Какой в этом смысл? На этого типа все указанные меры не оказали бы никакого воздействия. Но зато подействовал «лечебный» удар по печени, который нанес мой друг. Вы не можете даже представить себе, насколько один удар может преобразить человека! Куда делась вся крутость, куда исчезли наглость и мат? Товарищ заговорил вежливо и учтиво, на вопросы отвечал по существу и после беседы был отпущен восвояси. Так что телесные наказания необходимы некоторым категориям граждан».
«Может быть, вы и смертную казнь допускаете?» — поинтересовался я, хотя уже знал ответ.
«Не только допускаю, но и считаю, что она должна быть обязательной при некоторых преступлениях. Я вижу в ваших глазах вопросы и даже догадываюсь, о чем они. Да, есть риск осуждения невиновного, да, формально, человек убивающий преступника-убийцу, сам становится убийцей. Но я выступаю за применение смертной казни только в абсолютно доказанных случаях, и не надо твердить, будто таких случаев нет. Сегодня существует множество способов доказать причастность того или иного человека. Самый простой пример — запись преступления на камеру внешнего наблюдения, не говоря уж о генетической экспертизе и тому подобном. Во всех сомнительных ситуациях смертная казнь просто откладывается на неопределенный срок. А по поводу убийцы… Попробуйте объяснить родителям девочки, которую изнасиловали и убили, что смертная казнь негуманна. Для них негуманно — знать, что их дочь лежит в могиле, а убийцу кормят за их, в том числе, счет. Вот и вся справедливость».
«И вы смогли бы…» — начал я.
«Да, смог бы. И множество людей смогли бы выступить в роли Правосудия, совершив казнь преступника».
«Но вы же врач», — заметил я.
«Поэтому я применял бы максимально гуманный способ казни — выстрел в затылок. Кстати, делать это можно вообще без ведома преступника, например, во сне».
Я молчал. Наш разговор зашел явно не туда, куда я планировал, мы начали погружаться в социальные проблемы мироустройства. «Так и до политики недалеко», — подумал я. Еще с юности я понял, что самые непродуктивные разговоры, которые нередко заканчиваются ссорой и даже дракой, — это разговоры о религии и о политике. «Надо менять тему», — решил я. Тем более что усиливалось ощущение, будто это мой собеседник изучает меня, а не наоборот. Опять заболело в груди.
Молчание прервал сам эксперт.
«А все-таки легкие человека, который курил двадцать лет, выглядят ужасно, — почему-то сказал он. — Отвратительное зрелище».
«Кстати, я неоднократно слышал о том, что у жителя мегаполиса легкие выглядят так же, как у курильщика. Это правда?»
«Вот вы родились и выросли в большом городе, — опять скорее утвердительно, чем вопросительно произнес эксперт. — Как вы думаете, где воздух более загрязнен: здесь или в городе, в котором расположено множество заводов — металлургических, кузнечно-прессовых, тракторных, трубопрокатных, да еще несколько ТЭЦ? Несомненно, во втором. Однако и там, где люди не только дышат продуктами цивилизации, но и работают на упомянутых предприятиях, я не встречал таких легких, какие бывают у курильщиков. В городке, в котором я остался после интернатуры, почти половина населения трудилась на угольных шахтах. Но даже у шахтеров легкие в лучшем состоянии. Средства индивидуальной защиты они используют не всегда, предпочитая дышать пылью, нежели преть в респираторах, и тем не менее таких залежей сажи, как при активном курении, в легких нет. Разговоры же о мегаполисе и легких городского жителя — вообще бред сивой кобылы. Сами представьте, есть ли разница: дышать самым грязным городским воздухом, в котором дым и другие вредные вещества представлены в разбавленном виде, или дышать чистым дымом от сгораемого табака? Так что для меня этот вопрос закрыт, да и для вас уже тоже.
