Еще мы любили лазить по помойкам. Зимой некоторые недобросовестные жители, дома которых располагались близко от берега, выносили мусор и сваливали его на склон. Мусор этот весной был доступен для осмотра, чем мы и пользовались. Но мы инспектировали помойки не просто так. Мы искали пробки (на самом деле под «пробками» подразумевались различные крышки). В «пробки» тогда играли все и везде. Смысл игры состоял в том, чтобы бросить свою пробку и, в зависимости от того, как она встанет — резьбой вверх или вниз, нанести ею определенное количество ударов по пробке соперника, после чего она становилась твоей. Пробки были разной ценности. Самые дешевые, от тюбиков зубной пасты, назывались «три на четыре»; если такая пробка вставала резьбой вверх, это позволяло ударить четыре раза, а если резьбой вниз — три. Пробки от мужского одеколона типа «Шипр» именовались «пять на шесть», от женских духов типа «Красная Москва» — «десять на двенадцать». Но самые крупные пробки были круглые, золотистые, от каких-то женских духов, они встречались очень редко и стоили «сто на двести». В поисках именно таких пробок мы и обшаривали помойки. Некоторые мальчишки носили с собой пакет, чтобы потом с важным видом положить в него добычу».
Я поймал себя на мысли о том, что мне интересно слушать рассказ доктора. В моем городском детстве ничего подобного не было. Конечно, мальчишки — всегда мальчишки, и я не походил на идеального ребенка, хулиганил, гулял на стройках, но никогда не жил в таком единении с природой. Мне даже не доводилось, как всем городским детям, уезжать на лето в деревню, потому что дачи моя семья не имела. Городские парки с аттракционами — вот и все мое общение с природой в детстве. Извлекать из земли пауков? Лазить по помойкам? Ни о чем таком я и мечтать не мог.
«А вы не боитесь пауков?» — спросил я.
«Нет. Они, конечно, не самые приятные создания, но и не самые отвратительные. Недалеко от нашего села, в сосновом бору, находился пионерский лагерь, в котором я проводил летние каникулы. В этом лесу пахло земляникой, мхом и смолой, всегда было прохладно и немного страшно. Земляника там росла отменная. Гуляя там, мы срывали высокие травинки, нанизывали на них ягоды, как мясо на шампуры, и такой «шашлык» приносили в лагерь. Частенько встречались нам и пауки — огромные, размером даже больше тех тарантулов, которых мы выманивали из нор, они сидели в самом центре паутины, натянутой между двумя деревьями. Иногда, увлекшись поиском земляники, кто-нибудь носом попадал прямо в такого паука или зацеплял паутину вместе с ним, и это было очень неприятно. Но бояться их? Нет. Наоборот, если вы когда-нибудь видели, как ведет себя паук, в паутину которого попала муха, то не могли им не восхититься. Он или сидит в центре паутины, или прячется где-то в укромном месте и ждет. Терпение — его преимущество, он умеет ждать. «Гриф — птица терпеливая» — так многие годы спустя говорил мой начальник в отношении всяких неудач. Он был прав — иногда нужно просто подождать, и проблема исчезнет сама собой. Так и паук ждет, не обращая внимания ни на ветер (я дул на него), ни на дождь (тоже проверено), он выжидает и надеется. Когда же в паутину попадает муха, он действует стремительно. Я много раз наблюдал этот процесс и могу сказать, что муха почти наверняка обречена; даже если она прилипла только одной ногой, у нее есть максимум две-три секунды на спасение. Услышав жужжание и почувствовав колебания паутины, паук моментально оказывается около жертвы и начинает обматывать ее своими нитями. Муха еще жива, она отчаянно жужжит, дергается, пытаясь освободиться, но все бесполезно. Паук очень изящно вращает ее задними лапами, перебирая ими быстро-быстро, и так образуется плотный серый кокон. Думает ли о чем-то эта муха? Понимает ли она, что ей конец?»
«Действительно, красивый процесс, — усмехнулся я. — Только красота эта какая-то страшная».
«Природная. Природная красота. Несомненным достоинством сельского детства является близость к природе. Я постоянно изучал ее, может быть, даже сам этого не понимая. Я наблюдал за стаями водомерок, которые разбегались по поверхности воды от поплавка моей удочки. Сквозь прозрачную воду видел, как охотится щука. Раскапывая прелые опилки в теплотрассе, находил личинок майских жуков и жуков-носорогов, самих жуков, новорожденных мышат. Следил за тем, как в сделанном мною скворечнике появлялись скворчата, которые разевали свои большие рты навстречу родителям, приносившим им что-то в клюве. На моих глазах из посаженной мною семечки вырастал подсолнух. После теплого дождя асфальт на дороге бывал покрыт дождевыми червями-выползками — не теми, плотными, красноватыми, с острыми концами, которых мы копали для рыбалки на берегу реки в глинистой почве, а огромными, розовато-серыми, дряблыми и почти прозрачными, обитающими в огородной земле. Зимой, в двадцатиградусные морозы, я и мой друг Женька переходили по льду на другой берег Ишима и по грудь в снегу бродили в зарослях ивняка и тополей, изучая следы зверей и птиц, лакомясь мерзлым ярко-красным ароматным шиповником. Однажды во время такого похода мы нашли мертвого пестрого дятла, у которого был выеден весь живот. Решив, что это, несомненно, сделала куница, мы чувствовали себя великими натуралистами. Зимними вечерами я часто видел полярных сов, которые появлялись у нас именно в это время года. Огромные, белые с черным крапом, с горящими желтыми глазами, они сидели на столбах или бесшумно пролетали в звездном небе. Летом, на заливном лугу, за селом, я любовался стаями чибисов, диких уток, наблюдал за ондатрами и раками. Раки деловито копошились под водой у самой кромки, но стоило только шевельнуться, как хитрый рак исчезал, оставляя после себя облако поднятого ила. Осенью, когда наступала пора ловить щуку на живца, мы с моим другом Серегой уходили по берегу на многие километры, облавливая тихие черные заводи, на поверхности которых плавали сухие продолговатые ивовые листья, а на обратном пути запекали рыбу. Нет ничего вкуснее этой рыбы — ее нужно обложить свежей мятой, растущей тут же, и засыпать углями от костра. Когда испеченной таким образом рыбине отрываешь голову, она отделяется вместе с кожей и кишками, и остается только вкуснейшее мясо с ароматом дыма и мяты. Если не везло с рыбой, мы набирали в ведра вкуснейшую дикую ежевику, заросли которой стелились по всему левому берегу Ишима. Особенно вкусны были те, ягоды, которые росли в тени, — матовые, с сероватым дымчатым налетом, очень крупные. Выезжая с семьей за грибами и ягодами в лес, я видел осиные гнезда, а иногда в дуплах старых осин — и гнезда шершней, этих огромных ос, имеющих плохие намерения в отношении любого, кто смел их потревожить.
Однажды мне довелось познакомиться с ними поближе. Как-то во время летнего отдыха у бабушки мой дядя, который был ненамного меня старше, взял меня с собой по каким-то совхозным делам. На обратном пути мы остановились на краю леса, у котлована, чтобы набрать ягод с диких низких вишен, росших там в изобилии. Котлован этот, заполненный водой, местные жители использовали как зону отдыха и купания. Нам, мелким, ходить к нему не разрешали — он был очень глубокий и без пологого захода, сразу начинался обрыв и глубина. На берегу котлована, на краю леса стояла старая деревянная будка без окон и дверей, неизвестно когда и для чего поставленная. Может быть, когда-то в ней жили рабочие. В описываемые же времена ее облюбовало семейство шершней — с низким гудением они кружили под ее крышей. Никого вокруг не было, и дядя Саша предложил потревожить эту несимпатичную семейку. Закрыв все окна в ГАЗ-53, мы очень аккуратно подъехали к будке и слегка качнули ее передним бампером. Я никогда прежде не видел столько шершней сразу и так близко. Моментально определив источник беспокойства, они устремились к нам. Осы не замечали ветрового стекла — они видели только нас и очень хотели нас уничтожить. Примерно за полметра от машины они разворачивались и летели вперед той самой своей частью, в которой располагается костяное жало. Я на секунду представил, что они смогут найти где-нибудь дырку и пролезут в кабину. Было очень страшно, удары шершней о стекло становились все громче, казалось, что оно вот-вот не выдержит напора, и тогда все, нам хана. Дядя Саша, вероятно, чувствовал тоже самое, и мы очень быстро ретировались.
