Сгущались сумерки. Таинственные тропические сумерки, воспетые Гарсиа Маркесом в романе «Сто лет одиночества». И в этих доминиканских сумерках в небе над Санто-Доминго на уровне того самого этажа, где расположились участники конгресса, сквозь прозрачную стену отеля «Оскар Мирафлорес» сперва чуть заметно, а потом все ярче, интенсивней, красочней стал проявляться неизмеримый, сияющий разноцветными огнями инопланетный корабль…
– То есть вы считаете, – нарушил Лёня наше изумленное молчание, – мы не одиноки во Вселенной?
– Я думаю, – важно сказал физик Лотов, – было б очень самоуверенно считать, что мы единственные и неповторимые.
Перед тем как покинуть нас навсегда, гостья сделала несколько пассов руками перед Серегиным носом и горлом.
– Болит? – спросила она.
– Не болит.
– Нос дышит?
– Дышит.
На прощание она научила его черпать энергию из космоса.
– Встань у окна, – они встали плечом к плечу, – подними руки ладонями к небу, вытяни пальцы-антенны. А теперь вдохни поглубже и, глядя на звезды, попроси у неба энергии, силы, пожелай здоровья всем людям и зверям, птицам и рыбам, воде и земле, Лакки, самому себе. И почувствуй, как все это тебе дается. А теперь поблагодари, – сказала Алла. – Никогда не забывай благодарить Вселенную!
– Ему бы еще по математике способностей, – вздохнул Андрей Игоревич.
– Все у него будет нормально по математике, – ответила Алла.
Я говорю:
– Может, ты останешься ночевать? Поздно уже, темно. Вдруг на тебя кто-нибудь нападет?
– Ерунда, у меня черный пояс по карате.
– И вы всем – бац! Бац?! – с завистью спросил Серёня, которому хотелось быть сильным и смелым и, если что, всем как следует навалять.
– Ни в коем случае, – воскликнула она. – Я просто убегу. Как я ударю человека? Ему же больно…
Лакки был в отчаянии, что она покидает нас. Он лил крокодильи слезы, ложился у порога, перекрывая выход. Уверял, что уйдет, уйдет навсегда. А когда хлопнула дверь и шаги Алки-доминиканки затихли в неведомой нам дали, рухнул на коврик, как подкошенный, и заснул.
Ему снились высокие Кордильеры, парящие над хребтами орлы, прозрачные серные озера, белые пеликаны, розовые фламинго, носороги, тропические леса, гордые олени, страшные питоны и другие обитатели полностью недосягаемой для него Доминиканской республики, – куда там! Во-первых, из-за политической обстановки с ее железным занавесом. А во-вторых, до Царицына-то не каждый раз доберешься: контролеры лютуют, в метро не пускают даже в наморднике…
Потом ему снились инопланетные корабли, о которых так все интересно рассказывали друг другу за ужином, умные и добрые представители космического разума. И его будущая жизнь в виде человека.
Фото космонавта Анатолия Иванишина
Глядя на фотографию Байкала, огромнейшего и глубочайшего озера у нас на планете, снятую из космоса мужем кузины моей хорошей знакомой Жени из Иркутска, я вспомнила свое письмо настоятельнице русского православного монастыря Вознесения на горе Елеонской в Иерусалиме – высокую башню колокольни их церкви (кампанилла, 64 метра), она видна издалека, называют в народе «Русская свеча».
«Милая дорогая Матушка Моисея! Спасибо за Ваше светлейшее поздравление! На Пасху возвращалась я с мужем из Египта, куда возила его полечить от бронхита.
Я летела и оглядывала этот громадный кусок земного шара – с Сирийской пустыней, землей Иордании, озерами, древним Евфратом, заснеженными Анатолийскими горами, и всюду – казалось бы, в полностью непригодных для жизни песках или грудах скал – поблескивали крыши домишек, теплились огоньки…
Еще я думала о саде, который вырастили во дворике гостиницы садовники, о пальмах, шелестящих огромными листьями, цветущих деревьях, неведомых мне, суданской розе и запахе ночного цветка табака, который так любила моя мама Люся, когда мы с ней жили у деда в Подмосковье.
Этот сад они вырастили на голых камнях и земле и поливали, поливали, поливали, потому что стоит им не полить хотя бы раз – и благоухающий цветущий сад исчезнет. Вы ведь знаете израильские сады и парки, эти квадратики травы, расстеленные на камнях и вручную высаженные деревца!..
Так же и Вы излучаете добро и любовь, и это не пропадет, невзирая на все земные обстоятельства».
* * *
Прежде всего корреспондент должен быть уверен в своем главном инструменте – магнитофоне. Нужно заранее опробовать – в порядке ли он? Батарейки не сели? На всякий пожарный возьмите два диктофона: если один откажет, на выручку придет другой. И обязательно запасные батарейки.
Проверьте, есть ли место на флешке, а то придется в самый ответственный момент сбросить прежнее удачное интервью, чтобы записать новое – пока еще неизвестно какое. Вдруг оно окажется ни то ни се, а старое, гениальное, вы позабыли перекачать в компьютер.
Какой у вас микрофон? Остронаправленный или с широким захватом? Он правильно включен? Не слишком ли близко микрофон от диктофона? Не будет ли накладываться шум его мотора? Если микрофон, даже цифровой, встроен в диктофон, – шум слышится всегда. Микрофон лучше иметь выносной и по возможности водрузить его на стойку. А то при хорошей чувствительности запишется много мусора.
В Институте современных искусств, где я обучала радиожурналистике, на первых порах мы тренировались в классе. Разбиваемся на пары, и начинаются ролевые игры. Каждый выбирает амплуа. Один, скажем, дрессировщик львов, а другой корреспондент. Журналист задает своему герою вопросы о тонкостях дрессуры. Тот важно отвечает. Потом корреспондент говорит: «А можно посмотреть, как вы кладете голову в пасть ко льву?»
Дрессировщик: «Разумеется!»
Импровизация захватывает всех. Финал интервью обеспечивается шумовыми эффектами, кто-то отбивает барабанную дробь ладонями по столу: львиный рык «Р-р-р», «Ах!» корреспондента и затихающий вопль дрессировщика.
После «междусобойчиков» мы пускались в экспериментальное плавание – в ближайший парк или на выставку, чтобы попробовать заприметить кого-то, «взять на мушку», завести разговор, сделать первый шаг навстречу нашему – ремеслу или искусству? Конечно же – ремеслу. И конечно же – искусству.
Все теперь вспоминают со смехом, как в 90-х мы явились на Гоголевский бульвар, студентки уселись на лавку, я встала перед ними и объявила голосом полнозвучным, с богатыми модуляциями, так что прохожие недоуменно косились на наш подозрительный десант:
– Сегодня, девочки, я буду учить вас работать на бульваре!
“Учение” заключалось вот в чем: приближаться с микрофоном к людям ты должен максимально приветливо и дружелюбно, хотя и тут, гляди, не перегни палку, поскольку любая чрезмерная эмоция отпугнет незнакомого человека. Он сразу подумает, что ты ему хочешь что-то всучить или его обмишулить.
