Я умный, обаятельный,
Простой, очаровательный,
Веселый и мечтательный,
Ну, словом, я жираф.
– Не могу, – стонала Рина, – произносить такие слова, как «обаятельный» и «очаровательный»!
И переделывала, переделывала, топтала, сучила, крутила и вертела. Пока не получилось:
Я умный, я мечтательный,
А слушал кто внимательно –
Тот понял обязательно,
Что я простой жираф.
Поэт Яков Аким сказал: «До чего украшает поэзию вовремя сказанное прозаическое слово!»
– Где вы видели актрису, – спрашивала она у меня, – которая на каждую мелочь – от капустника до проходных ролей – кладет жизнь? Это же уму непостижимо.
– Зато какой результат! – лила я целительный бальзам на ее раны.
– А у других сразу так…
Она сомневалась. Во всем. До последнего момента.
Ох, как она волновалась за свой выход у меня в «Будильнике». Хотя новелла про мальчика Никиту, внука Тамары Тихоновны (он к тому времени уже вырос, работал в МИДе), была много раз обкатана на публике под неумолкаемый смех зала.
– Взрослые смеются. Но будет ли смешно детям? – переживала Рина. – Деланого смеха не терплю! А молчаливая внимательная реакция – не то.
Я ее успокоила как могла. Да еще подарила гибкие грампластинки, которые с утра накупила в магазине «Мелодия» на Арбате: песни из кинофильмов «Буратино» и «Красная Шапочка» в исполнении Рины.
Кстати, в «Разрозненных страницах» есть эпизод, как Сергей Михалков, будучи военным корреспондентом, сообщал, что на передовой услышал горестный разговор солдат, мол, «чертовы фрицы вдребезги разбили Рину Зеленую». Оказалось, во время очередного воздушного налета были разбиты виниловые пластинки с записями актрисы. Рина много выступала на фронте. А осенью в 1945-м побывала в Берлине и расписалась на рейхстаге.
Большими буквами зеленым фломастером Рина подписала нам пластинку:
«МАРИНЕ И СЕРЕЖЕ ОТ РИНЫ ЗЕЛЕНОЙ».
Счастливые обладатели автографа на «Разрозненных страницах» утверждают, что свою книгу она подписывала монументально:
«РИНА ЗЕЛЕНАЯ.
ХХ ВЕК».
Провожая меня, Рина Васильевна показала другой свой портрет – на этот раз живописный, в коричневых тонах. Подвела к зеркалу напротив:
– Этот портрет надо смотреть в зеркале.
После чего грозно скомандовала:
– Идите сейчас же в уборную!
15 декабря мы встретились в студии на Шаболовке. Был теплый дождливый декабрь 1982 года. И хотя Рину Васильевну привезли на машине, она все равно умудрилась промочить ноги.
– У меня ботинки – на картоне, – элегантно объяснила Рина.
Съемки в разгаре. Полна студия детей. Им положили на полу в стеклянные вазы яблоки и баранки, только велели ничего не трогать.
Юра Ананьев, дрессировщик из Уголка Дурова, в коричневом велюровом пиджаке с огромными карманами, набитыми вафлями и печеньем, в широченных брюках цвета соленого огурца и алой рубашке, сплошь усыпанной блестками, на шее бабочка, – сверкал, как жар-птица. Его медведь Амур то метлой подметал студию, то вальсировал, то играл на трубе. В трубу налили молоко (я притащила из буфета), и медведь жадно его пил, всю грудь облил, но в кадре – чистой воды Армстронг!
Фото Юлии Говоровой
На сцене Уголка Дурова Юра создал такой точный образ Владимира Дурова – с усами, лихо загнутыми кверху, в камзоле, шелковых чулках и золотой бабочке, что казался достовернее самого Дурова. Юра был Дедом Морозом от бога, и если новогодний Брама и впрямь существует, то это исключительно Юрин типаж. Было дело, в Юру Ананьева влюбилась девушка из Херсона. Писала ему письма, звонила и рассказывала в Херсоне, какой у нее парень мировой – артист и дрессировщик! Она там ковры на улице выбивает, ей кричат изо всех дворов:
– Лилька! Иди! Твоего Ананьева по телевизору показывают!
А Юра – мне тревожно:
– Слушай, она думает, что я все время в блестках. А я – то в блестках, то сама знаешь в чем!..
Скучая о Юре, я посвятила ему грустную и смешную повесть «Зеленые горы и белые облака».
Рина Васильевна сидела в гримерной перед зеркалом, гримерша Нина приклеивала знаменитые Ринины ресницы, а на голову прилаживала ободок с эффектными черными перьями, возможно, африканской птицы марабу.
– Эти ресницы – такая сволочь! – говорила Рина Васильевна. – А как вам мои перья? Это страшно модные перья.
Нина сделала ей аккуратный пучок и спросила:
– Подбрить шею?
– Бритая шея – это гадость, – ответила Рина Васильевна. – Перчатки! – воскликнула она.
Мы подали ей черные шелковые перчатки, чуть ли не до локтя. Она встала и взяла меня под руку.
Потом Нина мне рассказала, что гримировала Рину Зеленую ровно десять лет назад. Тогда ее тоже водили под ручку. Потом она – раз! – и исчезла. Все с ног сбились, обыскались. А та пробралась в аппаратную и просматривала отснятый материал.
– Ну? – сказала Рина Васильевна. – Ведите меня к свету ваших рамп.
Войти она должна была на вопрос «Откуда берется электричество?».
– Я просто вам удивляюсь! – произнесла она, вплывая в кадр в черных шелковых перчаточках, с нимбом из перьев. – В наше время научно-технической кибернетики, понимаете ли, это каждый знает. Но раз у вас возник такой вопрос – я вам помогу. Вы подходите к выключателю и дергаете за веревку.
Музыка и аплодисменты встречают эту шутку. Рина Зеленая улыбается детям. Начало положено. Дальше по плану ей задают вопрос – как можно усмирить разбушевавшегося мальчика, если усмирить его нельзя?
Она оглядывает публику, оценивает ситуацию и произносит интригующую фразу:
– Знаете, сейчас очень непедагогично рассказывать при детях непедагогичные истории. Но я все-таки расскажу один крохотный случай.
До этого дети бегали, шумели, дрались, Ирка и Спиридонов им кричали:
– Кто будет орать, того не покажут по телевизору!
И вдруг все стихло, угомонилось, улеглось. И в полной тишине Рина Зеленая начала рассказ:
– Мы с Никитой долго были соседями и дружили. Только мне казалось, что для своих четырех лет он какой-то слишком воинственный и даже немного кровожадный. Проходя мимо его дверей, постоянно я слышала вопли или зловещий шепот. Это он ломал свои игрушки и комментировал: «Они ка-ак навалились! Ка-ак оторвали у него все ноги, а он как вскочил, как схватил кубик и как стал их душить!.. А он выхватил саблю и всех их тогда убил!»
