Больше читать классику вслух – Гоголя, Бунина, Пришвина, Набокова, Ремизова, Соколова-Микитова, Андрея Платонова, Шергина, Аксакова и Лескова, Льва Толстого – «Хаджи-Мурат», к примеру – взять и перечитать, «Кара-Бугаз» Константина Паустовского, Юрия Домбровского «Лавку древностей»… Прочитать «Слово живое и мертвое» Норы Галь, переводчицы «Маленького принца» и «Планеты людей» Экзюпери, Марка Твена, Брэдбери, Сэлинджера, Джека Лондона, Альбера Камю… И поэзию, конечно, больше поэзии! Федор Тютчев, Блок, Мандельштам, Пастернак, Заболоцкий, Давид Самойлов, Юрий Левитанский, Александр Кушнер…
Татьяна Бек бандеролью прислала мне свою книгу стихотворений «Облака сквозь деревья».
– Получила, – говорю ей по телефону, – прижала к груди – гудят токи. Открыла – брызнул свет.
А Таня:
– Так что же я, по-вашему? Торшер?
В Праге на книжной выставке я слышала, как писатель Андрей Битов исполнил свою композицию по черновикам Пушкина в сопровождении джазовых музыкантов – Владимира Тарасова с барабанами и Александра Александрова с фаготом.
– Я всю жизнь не мог понять, – говорил Битов, – почему Пушкин предпочитал что-то чему-то, когда и так было хорошо… Идите сюда, садитесь, между прочим, это лучший барабанщик в мире… А это лучший фагот в мире… Поверьте, черновики интереснее читать, чем хрестоматию. Хотя черновики почему-то читают только ученые. Это чистая партитура для джазовой импровизации. Мы читали в Нью-Йорке – зал был куда больше и публика куда строже, никто не понимал ни одного слова по-русски, но все сидели завороженные. Итак, стихи, сочиненные ночью во время бессонницы.
Все трое погружаются в медитацию. Откуда-то из глубин подсознания возникают звуки – инструментальные и голосовые.
– Смутно смысла я ищу, я понять его хочу… Чего – добра иль зла ты был свершитель… Ты грозный был свершитель… И гол и наг пришел разврат… сердца застыли… и брата продал брат… цари отечество забыли… Добро и зло, все стало тенью. Все было предано презренью. Все кроме власти. …Опять «Бессонница», но другая. Он уже не ищет смысла, Он его уже нашел. Прочитаю, чтобы показать, что Он от него в конце концов оставил…
Люди, присевшие у эстрады, не в силах были пошевелиться. Настолько это чарующий процесс – поиск точного Слова.
Даже Лев Толстой говорил: «У меня пять процентов таланта – остальное усидчивость».
Наверное, встречаются гении, которые подходят к микрофону и без подготовки начинают импровизацию. Говорят, что таким феноменом был нарком культуры Анатолий Луначарский. По дороге на сцену Анатолий Васильевич мельком бросал секретарю:
– О чем лекция?
Та отвечала, скажем:
– Французские поэты середины XIV века.
И Луначарский выдавал блистательный двухчасовой экспромт. По любому вопросу. На любом языке.
Кстати, хорошая практика: сесть на сцену и вообразить полный зал людей. Тебе надо им что-то поведать очень важное, они собрались, чтобы получить от тебя весть или дар. Ты видишь не пустоту за микрофоном, а глаза, они смотрят на тебя и чего-то ждут.
Понимаете, в прежние времена я бы говорила: раскованней, смелей, веселей, бравурней. Но сейчас почему-то хочется сказать: вдумчивей, медитативней, ответственней, осторожней. Надо что-то иметь за душой, чтобы с налету с повороту, запыхавшись, влететь в студию и шарашить напропалую, что тебе взбрендит в голову. Ей-богу, даже не знаешь, кого, кроме Луначарского, привести в пример, поскольку именно самые образованные, всесторонне одаренные люди обычно тщательно готовятся к выступлению.
Ираклий Андроников обкатывал свои рассказы на публике, записывал, оттачивал, шлифовал каждое слово. Об этом говорят два тома его «устных» рассказов.
Это не значит, что слог наш станет звучать величественно и выспренне. Радийная речь отличается простотой, но ей свойственны сочность, колорит, особый лад, мелодичность. Расстановка слов, их порядок чуть ли не образуют музыкальный строй.
Серьезная работа, но ее не должно быть заметно.
Вот я, например, все очень серьезно делаю, но по касательной. Не видно, как я стараюсь. Мотылек, он ведь тоже всерьез летает, и кузнечик серьезно прыгает. Если к нему присмотреться, то увидишь, как он сгибает ноги – коленками назад, как у него лоб потеет, когда он отрывается от земли. Кажется, очень просто – но лишь для тех, у кого только два глаза. А нам-то, многоглазым, сразу видно, сколько за этим ВСЕГО стоит, лежит и сверкает!
Я сияю!
1991 год был годом Белого Барана. Сказочное животное сделало свое дело: Советский Союз исчез с карты мира. Коммунисты не сдавались – подняли бунт, низложили президента Горбачева, арестовав его в Крыму на даче в Форосе. Партийные бунтари хотели обратно собрать и склеить колосса, как черепки огромного разбитого глиняного горшка. Однако восстание провалилось.
Лёня Тишков по просьбе ленинградской газеты «Час пик» нарисовал серию даблоидов против «ГКЧП» – «Государственного комитета чрезвычайного положения». Там он изобразил этот самый комитет в виде огромной вялой красной ноги, поверженной новой, свежей ногой – даблоидом, в которой угадывался образ Ельцина. Свой революционный комикс Лёня тайно передал с проводником поезда «Красная стрела», и на следующее утро тот был уже в газете.
Вскоре крымского пленника освободили, но президентом единодушно признали Ельцина. На площади Дзержинского ликующая толпа снесла незыблемый и нерушимый памятник «железному Феликсу».
Возникла новая страна – Россия, со своим флагом и гимном. Музыку тогда взяли Глинки, бывшую «Боже, царя храни». А слова никак не могли сочинить, объявили конкурс – люди ломали головы над вопросом: что ж нам теперь воспевать? Что это за свобода, о которой мы мечтали? Как ее совместить с нашей жизнью?
Упал железный занавес. Отныне ты мог отправиться путешествовать куда глаза глядят, слушать музыку, какая тебе нравится, читать и писать книги без всякой цензуры, верить или не верить в Бога, причем именно в те небеса, которые ближе тебе и роднее, да мало ли что подразумевают под словом «свобода»!
Это был момент плодотворнейшей пустоты, о которой в «Книге пути и силы» мудреца Лао-цзы говорится как об Истоке, откуда возникает вся тьма вещей. Мне кажется, мир тогда показал нам истинное лицо – мерцание и зыбкость, размытость и обманчивость. Аж страшно стало: мы-то от него обычно требуем ясных контуров, определенных очертаний. И все делаем, чтобы сами были четко нарисованы в пространстве. Тысячи путей распахнулись перед нами – мы могли быть вольными поэтами, художниками, монахами, предпринимателями или, наоборот, рэкетирами или мафиози…
Для кого-то пределом всех мечтаний оказался бизнесмен – «новый русский». В ларьках появились невиданные доселе эротические журналы и просветительская газета «СПИД-инфо», открылись казино, к нам приехал Веселый Дональд, и заинтригованное население выстроилось вдоль Тверского бульвара за гамбургерами в диковинную закусочную «Макдональдс».
