По дороге к Водолазу мы с Лёней забегали к Ирке, Лёня сам варил суп, ей нравился, овощной с индейкой, в его исполнении. Как-то мы пришли, а в этот день боль накрыла ее, лекарство не помогало. Я обняла ее, гладила по спине, пояснице, а на всякий случай взяла с собой мамино заклинание, написанное рукой моей Люси на картонке, и мы повторяли, как целительную мантру:
Вот березовый листочек
Как зелененький листочек
На волне качается
Боль вся убирается
– Нарисуй Водолаз-маяк, – сказала она Лёне, когда стало полегче, – я хочу посмотреть, какой он.
Лёня взял лист бумаги и цветные мелки – всё это лежало на столе, под рукой, она рисовала в светлые минуты, когда могла сидеть за столом. Линию и цвет ей было проще различать, писать – сложнее, глаза не разбирали мелкие буквы. И нарисовал водолаза, стоящего на постаменте, испускающего оранжевый свет из шлема на Москва-реку.
“…Предвкушаю твой визит на следующей неделе! – писала мне Ирка. – Обнимемся покрепче и пойдем бродить по ни разу Не скучному саду, подпевая зябликам и удодам, маскирующимся под воробьев и синиц. Но нас-то не проведешь)))
А к 5-му мая буду готовить речь с погружением. Во славу Лёни, водолазов и всего подводного в глубинах бессознательного, но мега-архи-важного.
До встречи, мой любимый светыч и творец!
всегда твоя —
i!”
“Он очень волнуется перед своим воздыманием, – пишу я ей. – Столько внимания – это раз, и второе – как бы не утащили…
Но мы его успокаиваем, что ты будешь на страже – с водяным пистолетом.
Завтра проверка – зажигание внутри огня.
А послезавтра открытие.
Не подкачай!..”
5 мая 2016 года выдался на редкость ненастный денек, с утра хлестал дождь, ветер северный, порывистый: расцвела черемуха, что ты будешь делать с этой непоколебимой взаимосвязью цветения черемухи душистой и майскими холодами!
Ну, думаем, придут только самые стойкие, остальные – душой будут с нами, но и это немало! А в Нескучном-то всё цветет без разбору – вишни, нарциссы, тюльпаны. К вечеру тучи немного раздвинулись, и закатное солнце отразилось в реке.
На торжественное открытие монумента явился военный духовой оркестр, а также настоящие водолазы выходили из вод речных, ветераны возлагали гвоздики к ногам бронзового истукана. Речи на ветру, военные марши, фото и телекамеры, толпы народу, Сергей Макаренков прибыл на велосипеде, художники, писатели, мой друг Толик Топчиев, профессор гляциологии, провозгласил, что открытие этого памятника он приравнивает к защите докторской диссертации. Живописец Шашкин принес бутылку шампанского и предложил разбить ее о Водолаза. Я еле успела его остановить, чтоб этой бесшабашной выходкой моряцкой он что-нибудь не повредил в непростом водолазном организме. Тем более пришла женщина с цветком в горшке – поставила возле пьедестала, и ее муж в орденах встал рядом, ветеран.
Вообще никто не знал, как реагировать на это грандиозное событие, каждый реагировал по-своему. А когда солнце село, и загорелись фонари, Водолаз замигал, засветил окошками. И вдруг мы увидели Ирку, она пришла! Мы обнимали ее, фотографировались, она даже угостилась кусочком пиццы.
Тут Шашкин откупорил бутылку шипучего шампанского, стал разливать в бумажные стаканчики. Гости давай хороводы водить вокруг Водолаза. Такое пошло веселье!
И моя Ирка была вместе с нами, пришла, нашла силы, преодолев немалое расстояние от Ленинского проспекта до набережной, так ей хотелось увидеть нас, обнять и поздравить с открытием Водолаза-маяка, передать ему привет от его небесного брата космонавта Гагарина.
Для многих это была последняя встреча с ней.
На следующей неделе она ушла в хоспис, оставив на столе среди своих рисунков “Книгу чудес”, подчеркнутую в самых важных местах разноцветными маркерами, с Ириными заметками на полях, вот она лежит передо мной, последняя строчка, подчеркнутая ею, была: “Когда я проявлюсь в тебе, ты более не увидишь смерти…” Магические талисманы: овальный кусок янтаря с зеленой стрекозой внутри, друза лилового аметиста, бронзовый Шри-Ганеша, бог мудрости и благополучия… И два листа, исписанные чуть изменившимся почерком:
“Как жить, когда жизнь висит на волоске, а вокруг порхают ножницы, шприцы и вердикты врачей, а собственная близорукость размывает буквы и мысли – 48 прожитых лет скрылись в пелене дождя. А солнце, которое всегда там, наверху, замазано ровным слоем бледно-серой пастели.
Куда приложить то, что осталось во мне, то, что есть, и что будет всегда? И что это за “то”, кто б подсказал.
Шум машин за окном, неустанный, бессмысленный. Люди едут куда-то во все стороны по линиям собственных судеб. Вот новый поворот. Сколько же в голове мусора, обрывков, лоскутков несвязных. Как лоскутное одеяло, наскоро прошитое, наспех, прыг-скок, тут иголка сломалась, тут нужная ткань кончилась, там узор расползся. Каша в голове. Кому она надобна. Кого ей можно накормить. Нейроны вспыхивают мириадами, прыг-поскок, как звезды во Вселенной, и с ними перемигиваются, и их каким-то образом зеркалят. Что вверху, то и внизу. Большое в малом и наоборот. А мне ни того, ни другого не видно.
Слепнут глаза, слабеет тело, и только дух не сдается. Зачем-то ему это надо. Что-то хочет узнать и потом рассказать – мне и миру. Хотя бы тому маленькому миру, что окружает меня. Нет, Я ЗНАЮ, что он бескрайний! Я помню его таким и таким ОЩУЩАЮ.
Но дни так сузились от воткнутых в них шприцев и пакетиков с ядовитыми жуткостями, которые просачиваются в каждую клеточку тела, чтоб исправить кривь и кось, отклонения, отступления, от веры, от азимута, от луча света, на котором висит сейчас моя жизнь.
Господи мой Боже, как хорошо, что ты есть. И всё, что ты сейчас услышал, ты поймешь, и простишь, и сотрешь своей любовью в объятиях отцовских рук, которые обнимали меня с такой силой в последний раз – когда-то. В детстве. В детстве, о котором я всю жизнь вспоминала, но которое теперь пришло на помощь – фотографиями совсем молодых родителей, какими я их никогда не знала. А ведь они тогда были лет на 10 моложе меня. Бабочками шоколадницами, примостившимися на старой двери родительской квартиры, как две души, соединившиеся, чтобы принять меня в этот мир. Они до сих пор здесь, как гаранты моего пребывания в этой реальности. Такой, говорят мудрецы, иллюзорной, но такой убедительной, что ум верит в одно, а тело – в другое.
Значит, спор должно решить сердце.
Только оно и скрытый в нем бездонный дар любви”.
Близится июнь. Зацветает шиповник и жасмин. Комната в хосписе выходит в сад.
– У меня тут так хорошо, просто рай, – она говорила маме.
Ночью почувствовала – кто-то вошел к ней в палату.
Ира:
– Кто здесь? Кто?
Видит – старушечьи очертания…
