Он накинулся на меня, а я – на него. Я не знал, боремся мы или извиняемся, скрепляем отношения или прощаемся, трахаемся или занимаемся любовью.
Наверное, все вместе.
После мы заснули, прижавшись друг к другу.
Я проснулся из-за засветившегося от звонков телефона. Амми.
Был уже седьмой час. Мне пора было быть дома.
Я оставил Джеймса в номере отеля, добежал до железной дороги и отправился домой. Попытался представить, что случится, если я расскажу родителям. Но это как с фиджийским бунгало: оно существует где-то там, вне моей досягаемости. Я вернулся домой поздно, состряпал для Амми историю, что потерял счет времени, пока готовился к важному экзамену, и, как в каждый четверг, подготовился к тому, что она почувствует мою ложь своим радаром, благодаря которому находила в отчетности клиента недостающие пять долларов и вычисляла в бухгалтерских книгах любые сомнительные дела. Но этого никогда не случалось. Она верила мне, потому что доверяла, в отличие от тех людей, отчетами которых занималась.
Я размазал еду по тарелке, придумав очередное оправдание, что мы поели пиццу, пока занимались. Она нахмурилась, но забрала тарелку, и я побежал в душ, чтобы смыть Джеймса со своей кожи.
В спальне проверил телефон, но Джеймс ничего не написал. Я включил компьютер, чтобы проверить, нет ли от него сообщений в Фейсбуке, но в этот момент ко мне заглянул Абу. Я быстро свернул экран.
– Все хорошо? – спросил он.
Я в миллионный раз попытался представить, что будет, если я ему признаюсь. «Я влюблен, – мог сказать я. – Его зовут Джеймс».
– Можно вопрос?
– Какой угодно.
– Почему Амми так разозлилась, когда Саиф женился на Лисе?
– С этой женщиной всегда сложно.
– Знаю, что Амми злилась на нее еще до знакомства.
Абу вздохнул и сел на край кровати Абдуллы.
– Ты должен понять, – сказал он. – Твоя мама оставила свою семью, чтобы переехать в Америку. И иногда ей кажется, что Америка превращает ее детей в незнакомцев. – Он замолчал и улыбнулся. – Познакомился с девушкой?
«Я влюблен. Его зовут Джеймс».
– Нет, – ответил я хотя бы раз правдиво.
Фейсбук пиликнул от входящего сообщения, и мое сердце встрепенулось при мысли, что я поговорю с Джеймсом.
– Мне пора возвращаться к работе.
Но сообщение было не от Джеймса, а от моего кузена Амира. Мы не виделись с тех пор, как он приезжал в Америку, но последние несколько лет мы поддерживали связь в интернете.
«Как дела, кузен?» – было написано в сообщении.
«Не особо», – ответил я.
Он значился онлайн, хотя у него было пять часов утра. Пока он печатал, я смотрел на монитор. «Расскажи, что случилось. Иншаллах, я смогу помочь».
В голове всплыли слова, которые я не мог озвучить папе, они отчаянно просили возможности вырваться, и мой кузен, находящийся в десяти тысячах милях от меня, казался не просто надежным, а как кисмат, как судьба.
Глава 3
Голод
После осмотра, когда они ждут выписку Натаниэля, доктор просит у Фрейи номер. И пусть он некомпетентный и мерзавец – а радар на мерзавцев у Фрейи настроен настолько точно, что она могла бы предложить его ЦРУ, – от этой просьбы у нее трепещет сердце. Она указала себя контактным лицом Натаниэля, и теперь доктор официально возложил на нее эту роль.
Фрейя никогда ни за кого не несла ответственность. Наоборот, всегда кто-то отвечал за нее: сначала папа, затем Сабрина, теперь Хейден. Она записывает номер, немного смутившись всплеска теплых чувств.
Она – контактное лицо Натаниэля. Сегодня она несет за него ответственность. Фрейю уже не волнует, засудит он ее или нет, продаст Харун фотографии с ней или нет. Он – ее человек.
Когда Фрейя вручает доктору листик с номером, тот складывает его, прячет в нагрудный карман халата и со скользкой улыбкой спрашивает:
– Любишь мартини?
И тогда Фрейя осознает, что поняла все неправильно (кто бы сомневался?), доктор тупо к ней подкатывает.
Она снова превращается в пустой сосуд, ощущает себя еще более опустошенной из-за того, что хотя бы на мгновение была полной. И вот так ее настроение портится – исходя из маминых слов, смена настроения является доказательством режима дивы, – она чувствует себя хуже, чем после того, как чудо-доктор отправил ее прочь, не совершив чуда. Хуже, чем тогда в парке, после того как увидела пост Алекса Такашиды в Фейсбуке («Она сказала «да»!»).
Фрейе никогда не задают вопросов, на которые ей хочется сказать «да». Фрейя ни за кого не несет ответственность. Фрейю любят миллионы, но она никому не нужна.
К черту все. Ей уже плевать, есть ли у Харуна ее фотографии. Пусть продает их. Почему бы ему не заработать немного денег между ее статусами «суперобсуждаемой» и «знаменитой», пока не стало поздно? Кто-то же должен.
Мама была права. Ей стоило поехать домой и включить «Скандал».
Только она не хочет ехать домой и смотреть «Скандал». Она ничего не хочет. Несколько последних недель были мрачными. Растянулись на множество часов. То, что раньше ее успокаивало – зайти в интернет, пообщаться с фанатами или хотя бы посмотреть, что они о ней пишут, – теперь раздражает. В голове гудит пророчество Хейдена: «Ваши фанаты вас забудут, цифры упадут, вы станете такими же, как все».
– Итак, – обращается она к Натаниэлю, – куда ты направлялся?
– Наверное, встретиться с папой, – неуверенно отвечает тот.
Она впервые слышит от него полный ответ – значит, у него нет повреждения мозга. Хотя он по-прежнему кажется растерянным, и она, глядя на него, на удивление тоскует по дому.
– Ты остановишься у друзей? В отеле? Или арендуешь жилье?
Нет ответа.
– Твой папа живет здесь?
– Эм. Мой папа об этом позаботился.
Либо это она не догоняет, либо он несет какую-то чушь. Она смотрит на Харуна и вопросительно склоняет голову. Он едва заметно кивает.
– Наверное, тебе стоит позвонить папе, – предлагает Харун.
– Не хочу его беспокоить, – отвечает Натаниэль.
– После сотрясения тебе не стоит ходить в одиночку, – настаивает Харун.
– Верно! – восклицает Фрейя, вспомнив какой-то сериал. «Анатомию страсти»? Они с Сабриной не пропускали ни одной серии. – Вдруг ты заснешь.
– Засну?
– Засыпать опасно, – заявляет Фрейя. Она понятия не имеет, так ли это, но, как бы сказал Хейден, правда становится правдой в зависимости от того, как ее преподносишь. – Ты можешь не проснуться.
– Доктор ничего такого не говорил, – медленно произносит Натаниэль, взвешивая слова. – Он даже не уверен, что у меня сотрясение.
