Джеймс снова засмеялся.
– Нет уж, приятель. Я и так отдал тебе слишком много своих денег, так что поищи дурака в другом месте.
Краем глаза я заметил, что молоденький заместитель шерифа выскользнул из шатра через запасной выход и, отойдя в сторону, забубнил что-то в портативную рацию, прикрепленную к карману его форменной рубашки.
Пастор Джон повернулся к собравшимся.
– Познакомьтесь, друзья, это Джеймс Уиттакер. Когда-то мы с ним были друзьями – мы вместе крали все, что плохо лежало, и даже то, что лежало хорошо.
В шатре стояла полная тишина. Никто не шаркал ногами, не шептался. Казалось, все, кто был внутри, даже не дышали, и только пастор Джон чувствовал себя совершенно свободно и уверенно. Если он и испугался, то никак этого не показывал.
Джеймс улыбнулся.
– Знаешь, Джон, те двадцать лет, которые я провел в тюрьме, помогли мне понять одну важную вещь… – Он обвел рукой прихожан и, сделав еще несколько шагов, остановился прямо перед пастором. – …В конце концов каждый из нас непременно получит то, что заслуживает.
Пастор Джон кивнул и, сойдя с возвышения, в свою очередь шагнул вперед. Остановившись в нескольких футах от Уиттакера, он посмотрел ему прямо в глаза.
– Да, Джеймс. Каждый.
Уиттакер чуть-чуть повернул голову и посмотрел налево – на Эймоса, который сидел в двух футах от него. Если бы не Маленький Дилан, которого он по-прежнему держал на коленях, я думаю, Эймос давно бы бросился на Уиттакера. Рядом с ним сидела Аманда и держалась за его руку – держалась и удерживала.
Уиттакер перевел взгляд с Эймоса на Маленького Дилана и наклонился, всматриваясь.
– А ведь у него не твои глаза, – заметил он, ухмыльнувшись. – И я, кажется, знаю, чьи. – С этими словами Уиттакер выпрямился и быстро прошел вдоль алтарного возвышения, покинув шатер через боковой выход.
Не знаю, что со мной случилось и почему. Должно быть, дело было в выражении лица Уиттакера. У него был вид победителя, и внутри меня вдруг словно вспыхнуло жаркое пламя. Ничего подобного я не испытывал уже много лет. Сейчас где-то глубоко в моей душе словно лопнула туго натянутая струна, и я в несколько прыжков догнал бандита и заступил ему дорогу. Приподнявшись на цыпочки, я взмахнул кулаком и изо всех сил ударил его в лицо. За всю свою жизнь я еще никого не бил так сильно.
Голова Уиттакера дернулась вбок, из рассеченной губы закапала кровь, но на ногах он устоял. В следующее мгновение ответный удар отшвырнул меня футов на шесть назад. Зацепившись ногами о растяжку шатра, я упал навзничь. В глазах у меня было темно, но я все же попытался приподняться, упираясь локтем в землю; правда, при этом меня едва не стошнило, но мгла перед глазами рассеялась, и я успел увидеть, как мимо меня промчалось что-то огромное, похожее на товарный поезд на полном ходу.
Это был Эймос. В стремительном броске он опрокинул Уиттакера, как кеглю. Я услышал глухой удар – с таким звуком могли бы столкнуться два тяжелых грузовика. Эймос оказался сверху. Без труда отбив взметнувшуюся вверх правую руку Уиттакера, он метко ударил противника в подбородок. Через две секунды, связанный по рукам и ногам, Уиттакер уже лежал лицом в грязной луже, на поверхности которой рядом с его носом то и дело появлялись и лопались грязные пузыри: сдаваться он не собирался и напрягал все силы, стараясь разорвать толстые нейлоновые стяжки, которыми были связаны его руки и ноги.
Костюм Эймоса намок и был измазан в грязи, а пиджак на спине разошелся по шву. Сидя на Уиттакере верхом, Эймос сжал пальцами его щеки в надежде, что он их прокусит, но вовремя спохватился. Схватив Уиттакера за волосы, он заставил бандита поднять голову и повернуться ко мне.
– Это мой лучший друг, – проговорил Эймос так тихо, чтобы его не было слышно в шатре. – И если ты еще раз тронешь его хоть пальцем, тебе конец.
Уиттакер был выше Эймоса и тяжелее фунтов на семьдесят, но ярость, владевшая моим другом, удесятерила его силы. Уиттакер, по-видимому, отлично это понял. Во всяком случае, он прекратил сопротивление, и Эймос, легко вскочив на ноги, шагнул ко мне. Оттянув мне веко, он поглядел зрачки, потом легонько пошлепал меня по щекам.
– Живой, – резюмировал он и, взяв Уиттакера за шиворот, оттащил к машине помощника шерифа и забросил на заднее сиденье.
Когда мы с Мэгги отправились домой, Эймос и Аманда поехали следом. Они помогли мне подняться в комнату над амбаром и уложили на кровать. Мой глаз опух и почернел, но, по крайней мере, Уиттакер не сломал мне челюсть. Да и все мои зубы тоже были на месте, хотя и шатались. Аманда дала мне пузырь со льдом и какую-то болеутоляющую таблетку, от которой руки и ноги совершенно перестали меня слушаться. Пока я валялся на кровати, все трое стояли надо мной и вполголоса переговаривались.
– Как тебе кажется, с тобой все будет в порядке? – спросил Эймос.
Я попытался кивнуть, но язык мне не повиновался, а челюсти ворочались с таким трудом, словно я провел пару часов в кресле дантиста.
– Вываво и хуве… – «Бывало и хуже», – сумел выдавить я.
Эймос покачал головой.
– Что-то я сомневаюсь. – Он повернулся к двери и проговорил совсем тихо: – Одну ночь мы его продержим, пока он не внесет залог, но потом…
– Я думаю, он не успокоится, – добавила Аманда, и Эймос снова посмотрел на меня и кивнул.
– Будь осторожен.
– Ты тоже.
Они уехали, а я кое-как поднялся с кровати и подошел к окну. Проводив взглядом автомобиль Эймоса, я с трудом спустился вниз и подковылял к дому. Блу, виляя хвостом и потягиваясь, поднялся мне навстречу, и я потрепал его по голове. Держась за стены, я вошел в дом, добрался до своего кабинета и достал из тайника «винчестер» и патроны. Один патрон я загнал в ствол, поставил ружье на предохранитель и вернулся в амбар.
Было уже далеко за полночь, когда Мэгги проснулась, выбралась из постели и, спустившись по лестнице, долго стояла в ду́ше. Нагревшаяся за день вода давно закончилась, а она все плескалась внизу. Наконец она выключила кран. Еще долгое время снизу не доносилось ни звука, и я тоже поднялся и тихо вышел из комнаты. Видел я по-прежнему только одним глазом, но этого оказалось достаточно. Мэгги стояла в душевой кабинке и, вцепившись руками в столб, удерживающий трубу душа с лейкой, яростно мотала из стороны в сторону головой. Вода еще стекала по ее телу, губы тряслись, плечи поднялись к самым ушам, а руки покрылись «гусиной кожей».
Я спустился вниз и подал ей полотенце. Мэгги завернулась в него, зажав концы под мышками, но вытираться не стала.
– Если ты проголодалась, я мог бы что-нибудь приготовить на скорую руку…
Она посмотрела на меня, как на идиота, но я все же направился к дому, надеясь найти в кухне что-нибудь из еды, когда она меня окликнула:
– Дилан Стайлз!..
Она не называла меня так уже очень давно.
