Кэглсток нажал клавишу воспроизведения, и Мэгги схватила меня за руку. В молчании мы выслушали давний разговор, в котором Джон предлагал мне поступить к нему на работу на один день и получить огромные комиссионные. Когда запись завершилась, Кэглсток выключил магнитофон и, отключив от сети, обмотал его шнуром.
Мистер Сойер посмотрел на меня.
– Я не совсем понимаю, доктор Стайлз… Почему вы отказались от предложения мистера Кэглстока?
– Я не мог его принять.
– Но почему?!
– Потому что я… – Я посмотрел на Мэгги, на Джона и снова повернулся к Сойеру. – Потому что я дал слово.
Мистер Сойер шепотом посовещался о чем-то с мисс Тангстон и сказал:
– Спасибо, мистер Кэглсток, что сочли необходимым выступить на заседании нашей комиссии. Вы убедили нас, что доктор Стайлз – человек принципиальный и честный. Но вы ничего не сказали нам о человеческих качествах миссис Стайлз.
От этих слов Мэгги неуверенно поежилась, и я взял ее за руку.
– На этот вопрос могу ответить я!.. – прозвучал от дверей голос с грубым шотландским акцентом.
Я обернулся и увидел Брайса. На груди его сверкали медали, у пояса висел кортик, берет был лихо сдвинут на левый глаз, ботинки сияли. Белоснежная форменная рубашка была отглажена и накрахмалена, а килт спускался до колен. Очевидно, он вошел уже некоторое время назад и внимательно слушал, что говорилось в конференц-зале.
Твердым шагом приблизившись к столу, Брайс щелкнул каблуками и, сорвав с головы берет, сунул его под левую руку. Только теперь я заметил, что на шее у него висит на бечевке облезлый снайперский прицел.
– Кстати, всем доброе утро. – Брайс кивнул.
Мистер Сойер и мисс Тангстон откинулись немного назад, со все возрастающим удивлением наблюдая за разворачивающимся перед ними зрелищем.
– Меня зовут Брайс Кай Мак-Грегор. Как я понимаю, сегодня вы собрались здесь, чтобы решить, способны ли эти двое стать хорошими родителями…
Мистер Сойер скрестил руки на груди.
– Совершенно верно, мистер Мак-Грегор. Но как раз в интересах «этих двоих», как вы выразились, наши заседания обычно проходят в закрытом режиме. Это делается ради них, сэр, – повторил он, жестом указывая на нас с Мэгги.
Но Брайс пропустил его слова мимо ушей.
– Я и есть тот самый сумасшедший клиент, о котором говорил Джон. – Он показал на Кэглстока, который с улыбкой прислонился к столу. – И я пришел сюда по двум причинам…
Я мельком взглянул на мистера Сойера. Судя по выражению его лица, он начинал кое-что понимать, но еще не верил собственным ушам.
Брайс, по обыкновению, взял быка за рога.
– Речь, вероятно, идет о том, есть ли у этих двоих достаточно средств?..
Мисс Тангстон хотела что-то сказать, но мистер Сойер ее опередил.
– Нет, сэр. В этом отношении комиссия полностью удовлетворена.
– Тогда в чем проблема?
– Проблема в том, мистер Мак-Грегор, – наконец-то сумела вставить мисс Тангстон, – что комиссию весьма заботит физическое и психическое здоровье миссис Стайлз. Как известно, последние два года были для нее, гм-м… не самыми простыми, и это не могло не отразиться на ее нынешнем состоянии.
Я посмотрел на Мэгги. Она прикусила губу и нервно сжала колени.
Брайс приподнял бровь и поскреб в затылке.
– Вы уверены, что говорите именно об этой молодой леди?
Тангстон кивнула.
Брайс шагнул к Мэгги и опустил руку ей на плечо.
– Об этой? – с нажимом повторил он.
Мэгги слегка похлопала его по руке и вновь сложила ладони на коленях. Брайс отступил назад и встал за спинками наших стульев.
– Вы действительно думаете, что Мэгги Стайлз не способна полюбить ребенка?!
Тангстон немного помедлила. Возможно, она и хотела что-то сказать, но Брайс не дал ей такой возможности.
– Уж поверьте мне на слово, мэм: я – один из самых несимпатичных людей, каких только можно себе представить. У меня множество недостатков, каких вы и вообразить-то не можете. Я видел немало смертей, испытывал ненависть и сталкивался с насилием чаще, чем большинство моих соотечественников. Скажу больше: мне и самому приходилось применять насилие и убивать, так что меня можно назвать порочным насквозь.
Мэгги нашла мою руку и сильно сжала. В правой, все еще затянутой в перчатку, она держала бумажную салфетку.
– Но я знал и любовь. Я знаю, что это такое и каково ее испытывать. И я способен распознать любовь, когда ее дарят свободно и бескорыстно. – Брайс встал за спиной Мэгги. – В моей жизни было время, когда я любил и был любим. Потом настал очень, очень долгий период, когда я забыл, что такое любовь, и знал только зло. Мне даже начинало казаться, что ни любви, ни добра в мире больше не осталось, но потом я встретил двух людей, которые напомнили мне, что такое любовь. И не просто напомнили… Они любили друг друга, и они полюбили меня. И сейчас я готов поклясться своей жизнью, своей честью и этими медалями, которые висят у меня на груди, что двое самых лучших людей, которых я когда-либо встречал, сидят сейчас перед вами.
Давным-давно, в другой стране, я видел, как от рук плохих людей погибли мой сын, моя жена и моя еще не родившаяся дочь. Мой сын испустил свой последний вздох у меня на руках, поэтому я знаю, что такое потеря. Пожалуйста… – Брайс как-то странно поперхнулся. – Пожалуйста, не лишайте Мэгги и Дилана их шанса. Только не их!.. – Одинокая слезинка выкатилась из глаза Брайса и, сорвавшись вниз, расплескалась о мысок его начищенного ботинка.
Мисс Тангстон снова хотела заговорить, но Брайс стремительно шагнул прямо к ней.
– Когда ангел пролетает слишком близко к Земле, он может повредить крыло. Чтобы исцелиться, ему необходимо время. Этот ангел… – Он показал на Мэгги. – Этот ангел снова будет летать!
Я видел, что у Мэгги дрожит нижняя губа, а глаза блестят, как звезды.
Брайс уперся бедрами в стол, обеими руками надел берет и, кивнув членам комиссии, повернулся, чтобы уйти, но мистер Сойер его остановил.
– Мистер Мак-Грегор… – проговорил он негромко. – Вы сказали, что пришли сюда по двум причинам. Какова же вторая?..
Брайс остановился и так глубоко вздохнул, что его грудь раздулась, словно бочка, а живот, наоборот, втянулся. Поглядев на меня, он проговорил негромко:
– Как однажды сказал мой друг Джон Уэйн, мужчину делает мужчиной умение держать слово. Дилан свое слово сдержал.
С этими словами он снова щелкнул каблуками, встал по стойке «смирно» и отсалютовал мне. Брайс стоял совершенно прямо, и его ладонь отбрасывала легкую тень на глаза, в которых стояли слезы. Вот он моргнул, и из уголков его глаз вытекли две струйки – вытекли и побежали по щекам слева и справа от его веснушчатого носа. Несколько мгновений спустя Брайс медленно опустил руку, поправил кортик и вдруг снял с шеи висевший на веревке старый прицел. Положив его на стол передо мной, он, не говоря ни слова, вышел через вторую дверь.
