Она провела неровную линию от потолка через стол, по коричневому ковру на полу и через тумбочку по противоположной стене опять до потолка. Потом отдала мне маркер.
– Не забывай, – напомнила она. – Только обманщики не сдерживают обещаний.
Я сидела на полу в своей части комнаты, перебирая всех Барби, которые у нас были. Одевала и раздевала их, всячески подчеркивая, что у меня они есть, а у Кейт их нет. Она сидела на своей кровати, подтянув колени к подбородку и наблюдая за мной, но совершенно не реагировала. До тех пор, пока мама не позвала нас вниз ужинать.
Тогда Кейт улыбнулась мне и вышла через дверь, которая находилась на ее половине.
Я подошла к нарисованной на полу линии и поковыряла ее большим пальцем. Конечно, мне не хотелось провести остаток жизни на своей половине комнаты.
Не знаю, сколько времени прошло, когда мама забеспокоилась, почему я не спускаюсь. Когда тебе пять, даже секунда длится вечно. Мама стояла в дверях, разглядывая линию на полу и стенах. Потом закрыла глаза, призывая на помощь свое терпение. Она вошла в комнату и взяла меня на руки. Я начала отбиваться.
– Не надо! – кричала я. – Я потом не смогу вернуться!
Она ушла и через минуту вернулась с охапкой кухонных полотенец, прихваток и диванных подушек. Разложила все это в разных местах на половине комнаты Кейт.
– Давай же, – поторопила она меня, но я не двигалась.
Тогда мама подошла и села рядом со мной на кровати.
– Пусть это будет пруд Кейт, а это – мои плавающие листы кувшинки. – Мама встала и прыгнула на кухонное полотенце, а оттуда на подушку. Она смотрела через плечо, как я неуклюже перепрыгивала, с полотенца на подушку, на прихватку, которую Джесси сделал в первом классе, и так через всю оставшуюся часть комнаты. Это был самый надежный способ выбраться – идти за мамой.
Я принимала душ, когда Кейт сломала замок и вошла в ванную.
– Я хочу поговорить с тобой, – произнесла она.
Я выглянула из-за пластиковой занавески.
– Когда я выйду, – ответила я, стараясь выиграть время перед разговором, которого не хотела.
– Нет, сейчас. – Она села на крышку унитаза и вздохнула. – Анна, что ты делаешь?
– Все уже сделано, – сказала я.
– Ты ведь знаешь, что можешь это отменить. Если захочешь.
Я была рада, что нас разделял пар. Мне не хотелось, чтобы она видела сейчас мое лицо.
– Знаю, – прошептала я.
Кейт долго молчала. Ее мысли бежали по кругу, как белка в колесе. Как и я, она перебирала все возможные варианты и не находила выхода.
Через некоторое время я выглянула опять. Кейт вытерла глаза и посмотрела на меня.
– Ты понимаешь, что ты мой единственный друг? – спросила она.
– Это неправда, – быстро проговорила я, хотя мы обе знали, что я вру. Кейт слишком много времени провела за пределами обычной школы. С большинством друзей, которые появились во время длительного периода ремиссии, отношения у нее прекратились по обоюдному согласию. С одной стороны, нормальному ребенку трудно решить, как вести себя рядом с тем, кто на пороге смерти. Да и Кейт не очень волновали такие вещи, как выпускной вечер или вступительные экзамены, если она не имела гарантии, что доживет до этих событий. У нее, конечно, было несколько знакомых, но они приходили, будто отбывая наказание. Они сидели на краю кровати Кейт и считали минуты, когда можно будет уйти, и благодарили Бога, что это случилось не с ними.
Настоящий друг не способен жалеть.
– Я тебе не друг, – сказала я, задергивая штору. – Я твоя сестра.
«И с этим я справляюсь не самым лучшим образом», – добавила я про себя и подставила лицо под струю воды, чтобы Кейт не поняла, что я тоже плачу.
Вдруг занавеска отлетела в сторону, лишив меня последней защиты.
– Об этом я и хотела с тобой поговорить, – выпалила Кейт. – Если ты не хочешь больше быть моей сестрой, это одно. Но я не выдержу, если потеряю тебя как друга.
Она задернула занавеску обратно, и вокруг меня поднялся пар. Потом я услышала, как открылась и захлопнулась дверь, и почувствовала холод.
Я тоже не могла вынести мысли о том, что потеряю ее.
В тот вечер, когда Кейт уснула, я вылезла из постели и стала рядом с ее кроватью. Я поднесла ладонь к ее носу, чтобы проверить, дышит ли она, и почувствовала движение воздуха на своей руке. Я могла бы сейчас зажать ей нос и рот, и у меня хватило бы сил сдерживать ее, если бы она стала сопротивляться. Разве я делаю не то же самое сейчас?
Шаги в коридоре заставили меня нырнуть назад в постель. Я отвернулась от двери, чтобы родители не заметили, что я еще не сплю.
– Не могу в это поверить, – услышала я мамин шепот. – Я просто не могу поверить, что она это сделала.
Папа вошел очень тихо, и я уже решила, что ошиблась, что его нет в комнате.
– Это так же, как было с Джесси, – продолжала мама. – Она хочет привлечь к себе внимание.
Я чувствовала, как она смотрит на меня, словно на какого-то неизвестного зверька.
– Может, нужно повести ее куда-нибудь. Одну. В кино, за покупками. Чтобы она не чувствовала себя покинутой. Она поймет, что не нужно совершать сумасшедшие поступки, чтобы мы обратили на нее внимание. Как ты думаешь? Папа ответил не сразу.
– Возможно, это и не сумасшедший поступок, – тихо проговорил он.
Вы знаете, как оглушает и давит на перепонки тишина в темноте? Именно поэтому я чуть не пропустила мамин ответ.
– Ради Бога, Брайан… на чьей ты стороне?
Даже я не знала ответа на этот вопрос. Всегда есть стороны. Всегда есть победитель и побежденный. На каждого выигравшего должен быть один проигравший.
Через пару секунд дверь закрылась, и свет на потолке, падающий из коридора, пропал. Моргая, я перевернулась на спину и увидела, что мама все еще стоит рядом.
– Я думала, вы ушли, – прошептала я.
Она села в ногах моей кровати, я отодвинулась. Но она успела положить руку мне на ногу.
– О чем еще ты думала, Анна?
Мой желудок сжался.
– Я думала, что ты меня ненавидишь.
Даже в темноте я видела, как блестят ее глаза.
– О Анна, – вздохнула мама. – Разве ты не знаешь, как я тебя люблю?
Она протянула ко мне руки, и я свернулась калачиком у нее на коленях, будто вернулось время, когда я была маленькой. Я прижалась лицом к ее плечу. Больше всего на свете я хотела вернуть то время, когда безоговорочно верила всему, что говорила мама, и не замечала еле уловимых противоречий в ее словах.
Мама обняла меня крепче.
– Мы поговорим с судьей и все объясним. Мы сможем все исправить, – говорила она. – Мы сможем все исправить.
