Но всякий раз, как она закрывала глаза, перед ней возникали то страницы дневника, то вызывающая клаустрофобию маленькая комнатка. Картина была как живая: узкий чердак, зарешеченное окно, металлические болты наверху и внизу… Она будто опять была там, и ее облило волной липкого страха. Не только за маму, которой все-таки удалось вырваться, поселиться здесь, в Брайтоне, и устроить жизнь свою и своей дочери вдали от Трепассена. Но за других, за Абеля и Эзру, которых в детстве запирали в этой комнате в наказание за какие-то детские грехи. А больше всего за Мод.
Сначала, когда Хэл читала дневник, в центре ее внимания была мама; она пыталась представить ее за текстом, сравнить с тем, что помнила сама. Перечитывая дневник, она фокусировалась на всех упоминаниях о юноше, который мог быть ее отцом. Эд. Эдвард? И Хэл старательно вспоминала внимательные голубые глаза, холодное, красивое лицо, стараясь найти в нем какое-нибудь сходство с собой.
Давай, Эд. Слова зазвенели у нее в голове, как будто мама громко прокричала их в маленькой комнате.
Эд. Вообще-то распространенное имя. В Корнуолле наверняка десятки Эдвардов, Эдгаров и Эдвинов. И все-таки…
Весь вечер она кружила вокруг, связывая воедино упоминания о возлюбленном мамы, которые могли бы дать ей ответ, отыскивая аргументы за и против, за и против. Но мама сдержала слово и, не считая этой маленькой обмолвки, везде, где указывалось имя ее отца, страницы были вырваны или слова замараны.
У нее никак не вырисовывался образ самой мамы – может, потому, что в основном она писала о других. Но было сложно совместить эту нерешительную, романтичную девушку, мусолившую свой дневник, с сильной практичной женщиной, какой она стала, после того как в течение долгих лет одна растила дочь. Не имея перед глазами письменного доказательства, Хэл ни за что бы не поверила, что мама с таким жаром и томлением может писать о мужчине. Возможно, это и было впервые и единожды.
А вот Мод – совсем другая. Хотя она лишь мельком появлялась на страницах, Хэл постоянно ощущала ее присутствие, и когда стрелки часов перебрались за полночь, а в окно заколотил дождь, она поймала себя на том, что перебирает в мыслях все упоминания о Мод.
И дело не только в том, что Хэл нежданно-негаданно преподнесли наследство именно Мод. В этой молодой женщине было что-то очень близкое Хэл. Может, решительность, свободолюбие. А может, своеобразный юмор, щедрость. Любовь Мод к ее кузине Мэгги, забота о ней золотой ниточкой тянулись сквозь мрачные события, описываемые в дневнике, и даже через пропасть в двадцать лет Хэл порой не могла не улыбнуться ее словечкам. Как она выразилась о картах таро? Груда дымной дури, точно. Это было так похоже на то, что думала сама Хэл, когда встречалась с более фанатичными гадалками, что, прочитав эти слова, она чуть не рассмеялась вслух.
Но что же с ней случилось? С Мод, с дочерью миссис Вестуэй? Где она теперь? И почему о ней так неохотно говорят? Она умерла? Или сдержала свое слово и сбежала? Растворилась где-нибудь за границей, сменила имя, устроила новую жизнь? Хэл хотелось надеяться на это. Ради самой Мод, но еще и потому, что пропавшая дочь миссис Вестуэй знала правду о том, что было написано на выдранных страницах дневника. Знала правду о родителях Хэл.
Абель, Эзра, Хардинг, мистер Тресвик – усилиями Хэл все они поверили, что Мод погибла в автокатастрофе жарким летом три года назад. Только Хэл знала правду. Знала, что погибла не Мод, а ее кузина Мэгги.
Было возможно и даже вероятно, что Мод еще жива, находится вдали от отчего дома и, может быть, знает правду о своей кузине и тайну рождения Хэл.
Чтобы разыскать ее, Хэл придется отправиться в далекое прошлое. В Трепассен, где она сможет начать все заново, подцепить ниточки жизни Мод с самого начала. Но для этого имелась одна-единственная возможность.
Глава 31
Назавтра было воскресенье. В восемь утра Хэл, перетащив одеяло в гостиную и завернувшись в него, устроилась на диване с чашкой кофе и пачкой писем на коленях. Сверху лежала визитная карточка Хардинга.
Она подождала до половины десятого и набрала номер. Вместо ответа включился автоответчик, и, услышав мягкий женский голос, Хэл невольно испытала некоторое облегчение.
– Вы позвонили… – А затем голос Хардинга несколько высокопарно и на полтона ниже обычного закончил: – Хардингу Вестуэю.
– Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала, – продолжил женский голос. Потом – пи-и-ип.
Хэл прокашлялась.
– Мм… Дядя Хардинг, это… это Хэл. Хэрриет. Простите, я вчера исчезла, но дело в том, что…
Она сглотнула. Все утро она ломала голову, что сказать, и в конце концов пришла к выводу, что только одно может как-то объяснить ее действия – правда.
– Дело в том, что я… порядком ото всего ошалела. По дороге в Корнуолл чего только не передумала, но то, что прочитал мистер Тресвик, было совершенно неожиданно, и мне оказалось очень трудно принять условия завещания бабушки. В пятницу я не могла уснуть и, боюсь, просто… Если совсем коротко, мне очень неловко, что я уехала, не поговорив сначала с вами, но мне нужно было время подумать, и… я бы хотела вернуться. Не только потому, что, как мне кажется, я буду вам нужна для беседы с мистером Тресвиком, но еще и потому…
Пи-и-ип. Запись закончилась, она не уложилась в отведенное время.
– Если хотите отправить сообщение, нажмите один. Чтобы прослушать запись на автоответчике еще раз, нажмите два, – сказал женский голос.
Хэл тихонько выругалась, нажала один, затем повесила трубку и еще раз набрала номер. На этот раз женский голос послышался почти сразу же.
– Простите, я не рассчитала время, и запись прервалась. Ну, словом, у меня множество вопросов о маме и почему бабушка решила так поступить и… ну, в общем, так. Я надеюсь, вы простите меня. Пожалуйста, перезвоните мне по этому телефону и дайте знать. Пока. И еще раз простите.
Положив трубку, Хэл испытала странное ощущение – что-то между волнением и тошнотой. А может, она сошла с ума, что хочет вернуться? Может, и так. Но здесь оставаться нельзя. Во-первых, ее ждут не дождутся люди мистера Смита, а во-вторых, необходимо узнать правду о своем прошлом. Если она сейчас сожжет все мосты, то произошедшее в Трепассене может так и остаться для нее тайной. И она не узнает, кто на самом деле ее отец.
Почему мама врала ей о нем? Минувшей ночью она усердно искала ответы в дневнике, однако так и не нашла. И вопрос начинал давить на нее подобно какой-то позорной тайне, требуя разрешения. Мама почему-то решила не просто не посвящать Хэл в то, кто ее отец, но пошла еще дальше – наплела целую груду лжи. Испанский студент, мальчик на одну ночь… Ничего этого не было и в помине. Зачем? Зачем опускаться до такого, скрывать от дочери то, что она имеет полное право знать?
От этих мыслей ее отвлек завибрировавший у ноги телефон, через долю секунды последовал резкий звонок. Хэл скосила глаза на дисплей, и в животе у нее ухнуло. Хардинг.
