Все эти расспросы не имели для Хэл никакого значения, пока была жива мама. И потом, она ведь знала, кто она, по крайней мере, ей так казалось. Но теперь подобные разговоры с такой силой возмущали ее собственные и без того неспокойные мысли, что хотелось кричать.
Хуже всего не то, что нет отца. Но то, что ты ничего не знаешь. А вокруг одна ложь.
Как ты могла врать мне? – думала она, шагая по длинной, ветреной подъездной аллее, направляясь к железным воротам мимо тисовых деревьев, с которых на нее смотрели сороки.
Ты знала, и ты мне врала. Ты не позволяла мне задавать вопросы, получить ответы на которые я имела полное право.
Она никогда не испытывала ненависти к маме – ни одной секунды. Ни когда они сидели без денег, а у других детей были кроссовки «Хилиз» и карты с покемонами, она же сама рисовала их на клочках бумаги. Ни когда нечем было заплатить за электричество и они неделю жили при свечах, готовя еду на газовой плитке, одолженной у друга. Ни когда в ботинках появлялись дыры, ни когда мама поздно возвращалась домой с пирса и не ходила на родительские собрания и школьные спектакли, потому что не могла себе позволить отказать клиенту.
Она понимала, не мама выбрала себе такую жизнь. А то, что им выпадало, они делили – хорошие времена и плохие времена. Когда случались деньги, они устраивали пир. Когда бывало туго, терпели вместе. Мама делала все, что могла, и делала для Хэл.
Но вот… свою тайну она так и не открыла. Эта тайна была не для Хэл. Мама до последнего хранила тайну, которой могла поделиться. Почему? Что такого могло быть в мужчине, которого она любила, чей взгляд пыталась удержать, кто в тот день сделал фотоснимок?
В кармане у Хэл лежала пачка писем с почтовым штемпелем Пензанса, найденных ею под кроватью. Потребовалось немало времени, чтобы расшифровать их, но в конце концов она прочитала все. Это была переписка Мод и Мэгги, они планировали бегство. Письма не были датированы, но по логике событий Хэл решила, что последнее письмо, то, фрагмент которого она прочла, обнаружив пачку, лежит сверху. И теперь, закусив соленую от моря губу, она твердо шагала по дороге вдоль берега, уворачиваясь от ветра, дувшего в лицо и кусавшего кожу, и вспоминала письмо.
Дорогая Мод!
Пишу через Лиззи, так лучше всего. Я очень рада, что ты нашла нам квартиру. Пожалуйста, не беспокойся о депозите. У меня остались кое-какие деньги от родителей, а кроме того, я займусь… Нет, не знаю. Стану гадать на брайтонском пирсе или заделаюсь хироманткой на пляже. Что угодно, лишь бы вырваться. Никогда не думала, что смогу написать такое, но мне страшно, по-настоящему страшно.
Ответ тоже передай через Лиззи, ее адрес внизу. Она принесет, когда придет убираться. Если же отправить его почтой, ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО его откроет, и тогда все полетит в тартарары.
Люблю тебя. И прошу, поторопись. Меня тут надолго не хватит.
М…
Внизу был указан адрес: 4, квартал У скал, Сент-Пиран, Корнуолл. Его-то Хэл и забила в навигатор.
Слова из письма стояли у нее перед глазами. Мне страшно, по-настоящему страшно.
Они преследовали ее, пока она ехала в поезде, и крутились в голове в такт со стуком колес.
Впервые Хэл прочла письмо, свернувшись у себя на диване с телефоном на коленях. Она ясно увидела, как ее троюродная бабка стоит у порога маленькой комнатки и задвигает засовы. Потом вспомнилась миссис Уоррен, ее шипение, ненависть. Но теперь ей даже стало странно. Потому что мама… была не то что вовсе бесстрашной, но всегда сохраняла присутствие духа. Хэл не могла вспомнить ни одного случая, когда та отказалась от чего-то, потому что испугалась. Она могла переменить свое решение, поскольку оно показалось ей неразумным или рискованным, а ей нужно было оберегать и воспитывать свою дочь, – тогда да. Но просто потому, что испугалась, – нет, никогда. Перед трудностями, если они были необходимы, мама никогда не отступала.
Что же ее так напугало, что она бежала из Корнуолла на другой конец страны и никогда не рассказывала об этом времени?
Хэл ничего не приходило в голову. А когда небо затянули снеговые тучи и похолодало, она вдруг кое-что поняла. Ей тоже страшно. Не того, что она собиралась сделать. Но того, чем это может кончиться.
Глава 35
Сент-Пиран оказался не столько деревней, сколько скоплением зданий, которые нанесло сюда подобно веткам вдоль дорог и улиц, вившихся до самого моря. На местной ферме крепкие маленькие овцы сгрудились у низких живых изгородей, укрываясь от ветра. На окне закрытой автозаправки висела картонка с надписью: Чтобы получить ключ и заправиться, звоните Биллу Нэнкэрро или стучите в коттедж.
Церкви, где проходили похороны, Хэл не видела, но, неторопливо идя по главной дороге, услышала вдалеке церковный колокол, отбивающий время – десять медленных, скорее траурных ударов.
Наконец она дошла до красного почтового ящика на столбе, рядом с ним стояла одинокая телефонная будка, несколько выступающая на дорогу, а за поворотом располагалось почтовое отделение, о котором говорил Абель. В кармане Абелевой куртки зажужжал телефон. Это означало, что пора сворачивать, и, вытащив телефон, она еще раз сверилась с маршрутом: поворачивать нужно было налево, на узкую неасфальтированную дорогу, затем пройти мимо ряда невзрачных муниципальных кирпичных домов с унылыми палисадниками, низкими крышами и закрытыми от морского ветра крыльцами. На углу в начале улицы Хэл заметила табличку с надписью У скал, и сердце ее забилось быстрее.
Перед домом номер четыре расстилался аккуратный замерзший газон, выложенная потрескавшимися плитками дорожка вела к входной двери, и у Хэл, когда она облизала губы, завела волосы за уши и прошла по дорожке, чтобы позвонить в дверь, задрожали руки.
Звонок, возвещающий о госте, раздался в глубине дома, и когда Хэл услышала шарканье шагов и различила сквозь стекла двери женскую фигуру, у нее тяжело забилось сердце.
– Здравствуйте.
Вышедшая на крыльцо женщина лет сорока-пятидесяти была очень полная, с волнистыми волосами, окрашенными в несколько неправдоподобный желтый оттенок, почти совпадавший с цветом ее мокрых резиновых перчаток. Но лицо лучилось добротой, и Хэл, несмотря на волнение, несколько расслабилась. Она неуверенно улыбнулась, пожалев, что так и не продумала до конца свое вступление.
– Здравствуйте… Я… мм… простите, что беспокою, но не знаете ли вы женщину по имени Лиззи?
– Лиззи – это я, – ответила женщина и скрестила руки на груди. – Чем могу помочь, дорогая?
Сердце у Хэл забилось сильнее, вспыхнула надежда.
– Я… – Она опять облизала губы, чувствуя соль, которая, похоже, пропитала здесь все вокруг. – Мне кажется, вы были знакомы с моей матерью.
Все время по дороге в Корнуолл она обкатывала, что и как сказать. Придумывала воображаемых кузин, вымышленные имена… Она даже рассматривала возможность использования своей Лил Смит.
