С этой мыслью я проснулась воскресным утром и заснуть уже не смогла. А если Колин увидела в клубе что-то странное… вроде того, что видела я? Люк сказал… господи, он же практически заявил, что непрошеные свидетели могут нарваться на неприятности! Не так прямо, но смысл тот же. В конце концов, в клубе скрывались лаксены-нелегалы.
Неужели подобное произошло с Колин? Она кого-то или что-то увидела – и исчезла. Было ли это как-то связано с тем, что случилось с Чесом? Может, он что-то знает и, когда очнется – если очнется, – расскажет правду?
Опять же, Чес – нелегал. Кому он поведает правду без риска для жизни?
Меня охватила дрожь, и я повернулась на бок. Мы с Колин никогда не были близки. Не считая того разговора в пятницу, мы с ней всего-то парой-тройкой слов перекинулись. Тем не менее дело было серьезное, и я очень надеялась, что она объявится.
Я села на кровати, спустив ноги на пол, но никак не могла отделаться от ужасной мысли: если с Колин и впрямь что-то случилось, это могло произойти и с Хайди, и со мной… Я ведь тоже оказалась в том переулке в пятницу вечером… точнее, свалилась туда.
А еще я возвращалась за мобильником.
Похоже, я дважды испытывала судьбу.
Кто знает, где была Хайди, пока не добралась до машины? Я вздрогнула. Даже подумать страшно.
– От этого клуба одни неприятности, – пробормотала я по дороге в ванную.
Возможно, Колин появится в школе в понедельник утром. Времена, когда люди пропадали бесследно, давно прошли. Нынче нельзя просто взять и исчезнуть.
Я твердила себе это, пока была в ванной, переодевалась в легинсы и длинную рубашку. Надеюсь, про позитивное мышление не врут.
Я схватила с тумбочки горемычный телефон и спустилась вниз. Мама уже проснулась и возилась на кухне в кремовом халате и пушистых тапочках в форме котят размером с голову, честное слово.
Мама совершенно не умела стильно одеваться, но все равно оставалась роскошной женщиной. Ее короткие блестящие светлые волосы всегда лежали волосок к волоску, не чета моим. Высокая, стройная, она не теряла врожденной грациозности даже в гигантских тапках, которые, как я понимаю, достанутся и мне по наследству.
И да, у меня была дурная привычка: всегда сравнивать себя с мамой.
Она была как прекрасное марочное вино, а я – как разбавленная ерунда, которая продавалась коробками в аптеках.
– Ну наконец-то.
Она стояла, облокотившись на кухонный стол, с гигантской кружкой кофе в руках.
– А я все гадала, когда ты объявишься.
Я с усмешкой проковыляла в кухню.
– Еще не так поздно.
– Я соскучилась.
– Угу. – Подойдя к ней, я потянулась и чмокнула ее в щеку. – Давно проснулась?
– С семи утра на ногах. – Она проследила за мной, пока я брела к холодильнику. – Решила все воскресенье проходить в пижаме, с немытой головой и нечищеными зубами.
Рассмеявшись, я вытащила бутылку яблочного сока.
– Очень круто, мам. Особенно про нечищеные зубы.
– Вот и я так подумала, – ответила она. – Вчера вечером даже поболтать не успели. Когда я пришла, ты уже дрыхла без задних ног. Как прошла пятница? Повеселились?
Скривившись, я потянулась за стаканом, стоя к ней спиной.
– Да так, ничего особенного. Смотрели фильмы и обжирались до отвала кексами.
– Обожаю такие вечеринки.
Налив стакан сока, я с невинным выражением лица повернулась к ней.
– Я съела слишком много кексов.
Что было чистой правдой, ведь за пятницу я наверняка набрала фунтов пять.
Я направилась в гостиную и, поставив стакан на подставку на кофейном столике, плюхнулась на диван. Потом проверила телефон. От Зои и Джеймса пришли сообщения, они предлагали вместе пообедать, но после пятничных приключений и вчерашнего утра мне хотелось спокойно отсидеться дома.
Где-нибудь с месяц.
– Поедешь сегодня во Фредерик? – спросила я, войдя в гостиную.
Даже по воскресеньям мама много работала. Иногда мы не виделись целыми днями. До замужества и рождения ребенка она объездила весь мир, изучая происхождение эпидемий. Сейчас она больше занималась исследовательской работой, руководя группой ученых-медиков в отделении инфекционных болезней.
Работа у нее была еще та.
От услышанных обрывков разговоров меня мучили кошмарные сны. Фурункулы и язвы. Обширные кровоизлияния, кровоточащие, лопающиеся глаза. Ужасные лихорадки, от которых люди сгорают за считаные часы.
Брр!
– Я взяла кое-какие бумаги, чтобы поработать дома. Но выходить никуда сегодня не собиралась.
– Черт, – сказала я, подхватив пульт и включив телевизор. – А я-то хотела замутить сходняк. Глобальный. С наркотой. Оттянуться по полной программе.
Мама фыркнула, присев на краешек кресла и водрузив кружку на очередную подставку. Мать была помешана на подставках. Они были разложены по всему дому.
Пока я перебирала каналы, она спросила меня про школу. Рассказывать было особо нечего, поэтому я продолжала машинально теребить пульт, остановившись, когда на одном из новостных каналов появился президент.
– Что он делает на телевидении? Сегодня воскресенье.
Дурацкий вопрос, конечно. Президент, светловолосый и моложавый – по крайней мере, по сравнению с коллегами, – казалось, прописался в ящике, давая одну пресс-конференцию за другой или обращаясь к народу.
– Наверное, это речь, с которой он выступал в пятницу.
– Да?
Я собиралась переключиться на другой канал, но заметила строку внизу экрана: «Президент Мак-Хью обсуждает законопроект об изменении принципов ПРП». ПРП расшифровывалось как программа регистрации пришельцев. Свод правил по регистрации и учету лаксенов. Существовали даже сайты, которые информировали людей, где лаксены проживают и работают.
Я никогда не заходила на эти сайты.
– Что все это значит?
Мама пожала плечами.
– Говорят, что изменят какие-то законы, касающиеся регистрации.
– Это я и так поняла, – сухо буркнула я.
Выступая, президент Мак-Хью смотрел прямо в камеру и, что бы ни говорил, неизменно кривил губы, будто вот-вот улыбнется. Меня это слегка раздражало, но остальные, казалось, его просто обожали. Возможно, в силу возраста или внешности. Он был по-своему симпатичным, хотя грубоватым. Выходец из военных, в прошлом году он одержал внушительную победу, пообещав американцам спокойную жизнь.
Похоже, лаксены под определение «все американцы» не попали.
Поигрывая пультом, я спросила:
– А если точнее, что изменится?
