– Ты слишком громко думаешь.
Я нахмурилась, а он слегка усмехнулся.
– Я не обвиняю Сильвию. В «Дедале» работало много порядочных людей, которые верили, что куют безопасное, светлое будущее.
– Но это не значит, что они поступали правильно. Это же ужас, что там творилось.
– Да уж. – Он посмотрел мне в глаза. – А я и половины не рассказал.
Я зажмурилась от накатившей тошноты. Не знаешь, что и думать. В голове не укладывалось, как можно жить спокойно, зная о принудительном выращивании детей в камерах? Какая мерзость, теперь понятно, почему мама обо всем этом умолчала, когда рассказывала о «Дедале».
– Знаешь, что я понял?
– Что?
Я открыла глаза.
Люк наблюдал за мной.
– Большинство людей на пути к великой цели не замечают ни собственных, ни чужих преступлений. Люди не одномерны.
– Знаю, но… – Я умолкла, уставившись на руки.
Я восхищалась своей матерью, волевой и решительной. Ее не сломили ни война, ни смерть отца. Мне не хотелось ее порочить, но было уже поздно.
Истина умело переписывает привычное прошлое.
Потирая колени, я резко выдохнула.
– Раньше я упомянул Париса. Его убили из-за меня. Тоже правда, – тихо сказал Люк, поднялся с дивана, и я отвлеклась от своих мыслей.
Он глядел на меня расширившимися глазами.
– А знаешь, что самое жуткое в этой истории? Он сознавал, на что идет, понимал, ради чего я подставляю его и всех остальных, и не отказался. Я абсолютно уверен: будь у нас возможность повернуть время вспять, он поступил бы точно так же, во всяком случае, ради нее.
Я не понимала, о чем он говорит, но совершенно безошибочно заметила, как его черты исказились от боли и страдания.
– Кого… нее?
– Об этом я как раз и собирался рассказать. – Он помедлил. – Если ты еще в состоянии слушать.
Я задумчиво кивнула.
– Попробую.
Люк шагнул назад и прислонился к стене. В ту минуту он выглядел как обычный подросток, только глаза отличались: не цветом, а взглядом, в котором светилась вселенская тоска.
– Жила-была девочка, – начал он и горько усмехнулся. – Ты же в курсе, что во всех интересных сказках обязательно должна быть девочка. Эта девочка… она была особенной. Не потому, что красавица, хотя она и уродиной не была, ты не подумай. Для меня красивее никого не существовало. Но дело не в этом. Добрее и сильнее человека я не встречал. Она была умной, храброй, преодолевала невообразимые трудности.
Тоска сдавила мне грудь. Я уже догадалась, что добром эта сказка не кончится.
Парень медленно закрыл глаза и прижался затылком к стене.
– Наверное, она была моим единственным настоящим другом, верным другом. Она не была ни источником, ни лаксеном, ни даже гибридом – просто ребенком, крохой, сбежавшей из дома близ Хейгерстауна, где жила без матери, с отцом, который много пил и не обращал на нее внимания.
Хейгерстаун? Я жила там до вторжения. Что за совпадение? Как тесен мир.
Люк продолжал с закрытыми глазами:
– Она как-то умудрилась добраться из Хейгерстауна в Мартинсбург, городишко в Западной Вирджинии. Ее нашел Парис, и да, он был лаксеном. Даже не помню, почему он приютил ее. Наверное, пожалел, вот и привез ее с собой. Такая противная, острая на язык малолетка, года на два младше меня.
На его лице вновь появилась усмешка, на этот раз грустная.
– Сначала она мне жутко не понравилась.
– Разумеется, – прошептала я, пытаясь представить юного Люка.
– Мы не могли найти общий язык. Она никогда не слушалась ни меня, ни Париса и, сколько бы я на нее ни злился, все время… – он вздохнул, – таскалась за мной по пятам. Парис называл ее «любимой зверушкой». Сейчас это звучит немного обидно, но… – Он пожал плечами. – Мы пытались скрыть от нее правду о том, кто мы, ведь это было перед вторжением, но она нас сразу же раскусила. И нисколько не испугалась, наоборот, стала еще любопытнее… и назойливее.
Я взяла банку газировки и не смогла сдержать улыбку. Теперь я представила юного Люка с проказливой девчушкой, таскавшейся за ним по пятам.
– Постепенно я к ней привык, – грустно улыбаясь, сказал он, – как к нежеланной младшей сестре. Но когда она подросла… когда мы оба подросли, я стал смотреть на нее иначе. – Он закрыл глаза и поежился. – Я зауважал ее еще до того, как узнал, что такое уважение. Она столько всего испытала за свою жизнь, такого, что я даже вообразить не мог! И я… постоянно был ее недостоин: ее дружбы, одобрения, преданности.
Я тяжело вздохнула.
– Как ее звали?
Склонив голову, он пристально взглянул на меня своими удивительными глазами.
– Надя. Ее звали Надя.
– Красивое имя. – Я покрутила колечко на банке. – Что с ней случилось?
– Джейсон Дашер.
Грудь пронзила резкая боль, и я опустила глаза.
Я ведь догадалась. Зачем было спрашивать? Мой отец отвечал за бесчеловечные опыты над беспомощными лаксенами и людьми. Вспомнились мамины слова о том, что он виноват в смерти близкого человека Люка. О господи, мой отец что-то сделал с той девочкой, о которой Люк говорил с таким благоговением. Совершенно очевидно, что он страстно любил ее, несмотря на юный возраст. Да, наверное, и до сих пор любит, хотя до боли ясно, что от нее остались лишь воспоминания.
– Тогда у озера ты извинилась за отца, но ты даже не представляешь, что он сделал. Сильвия знает, но она тебе не рассказала.
Меня трясло от любопытства и страха. Но раз уж я хотела узнать правду, придется узнать и о преступлениях отца.
– Что он сделал?
Люк грациозно опустился передо мной на колени.
– Ты так многого не знаешь и не понимаешь.
– Ну так расскажи мне, – настаивала я, сдавливая банку.
По его лицу пробежала тень.
– Не знаю, стоит ли… – Люк замолчал и повернул голову к двери. Через секунду раздался стук. – Минуту.
Вздыхая, он направился к выходу. На пороге стоял Грейсон.
– Я, кажется, ясно дал понять, чтобы меня не беспокоили.
Широко раскрыв глаза, я отпила напиток. Грейсон презрительно глянул в мою сторону.
– К сожалению, дело срочное. Насчет посылок… вчерашних.
Посылки? Стоп. Разве не о них говорил тот красавец с роскошными зелеными глазами? Деймон, так его звали.
– В чем дело? – раздраженно спросил Люк.
Грейсон вновь покосился на меня.
– Возникли, так сказать, непредвиденные осложнения.
– Черт, – Люк повернулся ко мне, – извини, но я должен разобраться.
