Я попятилась и стукнулась о мойку. Не может быть. Это неправда. Я, должно быть, сплю. Все, что она говорит, невозможно.
– Люк преследовал Джейсона, хотел его убить за то, что тот сотворил с невинными людьми, но Джейсон… он знал о тебе. Знал, что ты умираешь. Он всегда был… пройдохой. Он выменял свою жизнь за твою. Незадолго до нашествия в «Дедале» был разработан новый препарат. Мы назвали его «андромеда», и он действовал очень успешно. Джейсон предложил лечение взамен на свою жизнь, и Люк… – она шумно выдохнула, – был в отчаянии. Он не оставил бы Джейсона в живых, ведь тот… – она осеклась и эмоционально всплеснула руками: – Люк принес тебя сюда после войны. Впервые я встретила его в этой комнате, в этой кухне, в тот день я впервые увидела тебя. Джейсон уже сообщил мне, что принести.
Она несла какой-то бред. До нашествия мы жили в Хейгерстауне.
Хейгерстаун.
Люк сказал, Надя жила в Хейгерстауне.
Меня затрясло.
– Ты была очень больна. Такая кроха на последнем издыхании. Сердце вот-вот остановится, и Люк просто сходил с ума. Он бы пожертвовал всем, лишь бы ты жила, да так и вышло, он пожертвовал тобой. Он знал, что есть шанс, если «андромеда» поможет.
– Прекрати. – Я подняла руку, словно могла отгородиться от ее слов. – Перестань. Это безумие! Такого не может быть.
Я обошла стол, не имея ни малейшего представления, куда направиться, но с твердым намерением убраться отсюда подальше.
Выслушивать эту чепуху больше не было сил.
Мама вскочила со стула и двигалась с невиданной скоростью. Так быстро, что я с испугом отпрянула. Она заключила мои щеки в прохладные ладони.
– Послушай меня, солнышко. Тебе ввели сыворотку «андромеда». Попав в организм, она действует наподобие вируса. Поражает раковые клетки и перестраивает генетический материал, саму суть человека. Как любой вирус, он вызывает лихорадку, сильную. Большинство больных, на которых проводились испытания, не выживали, но я за тобой ухаживала, не отходила от тебя ни на шаг и…
– Хватит! – закричала я, пытаясь освободиться. – Зачем ты мне это рассказываешь?
Мама с поразительной силой схватила меня за плечи, не позволяя пошевелиться.
– Из-за этой лихорадки ты потеряла память, как мы и предупреждали Люка, но все-таки ты выжила… и стала Эвелин.
Я вырвалась из ее цепких рук и кинулась в сторону.
– Ты хоть соображаешь, какой бред несешь?
– В состав препарата входила ДНК пришельцев, теперь она есть и у тебя. Не так много, чтобы стало заметно при сканировании сетчатки или обычном анализе крови без дополнительных исследований. Вот почему на тебе не оказалось следа, когда Люк тебя вылечил. И поэтому он вчера ко мне приходил, чтобы узнать, что мы… что я с тобой сделала.
– Во мне ДНК лаксенов?
– Да, – серьезно подтвердила мама.
– О боже, – у меня вырвался нервный смешок, – это же рехнуться можно, даже не знаю, что тебе ответить.
– Это правда.
– Это какая-то дурацкая шутка, только никак не пойму, когда смеяться.
Я снова двинулась к выходу.
«Ты все такая же упрямая».
Горло так сдавило, что я чуть не задохнулась. Я выбросила слова Люка из головы.
– Перестань, пожалуйста…
– Нет, послушай, – мама повернулась. – Как только ты побывала в том клубе, все изменилось. Люк тебя заметил, он теперь не отступится и расскажет правду. Это вопрос времени, и я… – она глубоко вздохнула. – Тебе лучше узнать об этом от меня. Не от него.
Я посмотрела на нее, и мое сердце заметалось в груди.
– Этого не может быть! Как у тебя язык повернулся сказать, что я – не Эви, а какая-то мертвая девочка.
– Надя не умерла.
– Умерла. Люк сам сказал.
– Так прямо и сказал, такими точно словами? – спросила она. – Люк когда-нибудь говорил, что Надя умерла?
– Боже…
Я закрыла рот и зажмурилась. Не говорил. Он не говорил, что Надя умерла. Он только сказал, что… ее нет. С пересохшим горлом и спазмами в животе я продолжала отступать.
– Неважно, что он говорил. Это невозможно. Я себя помню. Я знаю, кто я. Как ты это объяснишь?
– Ты не помнишь, Эвелин. Ты помнишь только то, что я тебе говорила, – тихо отозвалась мама. – Мы пока не научились пересаживать память, пока нет, но мозг – удивительная штука. Он восприимчив к образам, и мы… и я этим воспользовалась. Когда ты очнулась, а Джейсона не стало, мы с тобой остались вдвоем, я внушила тебе иллюзию жизни Эвелин.
– Господи. – Я провела руками по лицу. Меня точно стошнит. – Это не иллюзии. Я помню отца и…
– Тогда скажи мне: какой голос был у Джейсона?
Я открыла рот, но… не вспомнила. Не смогла. Не получилось.
– Обычный мужской голос, – промямлила я, хлопая глазами.
– А можешь описать наш старый дом в Хейгерстауне?
Ну конечно. Я все помню, просто картинка не складывается от потрясения. Нет, я все вспомню. Точно. Надо только успокоиться и сосредоточиться.
Ее глаза наполнились слезами.
– А что я тебе сказала утром, когда началось нашествие? Куда мы отправились?
– Ты… ты сказала мне, что все… – Я зажмурилась. Что же она сказала?
Туман. Я так перепугалась, что все мысли вылетели из головы. Но это ничего не значит. Не значит!
– Солнышко, когда началось вторжение, ты была не со мной. Ты была с Люком. – Она поджала губы. – Ты ничего не сможешь рассказать ни о начальной школе, ни о дне рождения. Все твои воспоминания – единственный источник, откуда ты можешь что-то почерпнуть в рассказы, которые ты слышала от меня, пока боролась с лихорадкой.
Паника охватила меня и вцепилась в мое горло острыми когтями.
– Как же так? Как ты можешь заявлять, что у меня нет воспоминаний, а те, что есть, – вранье? Это же невозможно. Ты – моя мама, я – Эви. И всегда ею была!
Мама покачала головой.
Глядя на нее, я ужаснулась от промелькнувшей чудовищной мысли. А что, если… вдруг она говорит правду? У меня ведь появилось то странное чувство дежавю, когда я впервые увидела Люка в клубе.
И все эти оговорки Люка, как будто он знал меня раньше. И уговор… Он все время твердил об уговоре.
Мама застыла возле стола, прижав руку к груди.
– Я все равно твоя мать. Я…
– Перестань, – потребовала я. – Прекрати, пожалуйста. Потому что этого не может быть.
– Но это правда.
Тяжело дыша, она поднесла к глазам руку и сняла контактные линзы. Я взглянула на нее и ахнула. Ее глаза были не карими, а цвета летнего неба перед грозой.
