– Я бы этого не допустил, – ответил он.
Какое логичное оправдание. А я-то уже возомнила себя опытным водителем-экстремалом. Я уставилась в окно невидящими глазами.
Может, та женщина – не мама? Может, в нее вселился лаксен?
Нет.
Это была она. И голос, и запах, и разговор. Мне не хотелось в это верить, но моя мама была лаксеном… и она не была моей мамой. Но все ли правда в ее рассказе? Я действительно не Эвелин? Я – другой человек? Но как же все то, во что я верила… Как все то, что я о себе помню? Неужели все это – ложь?
– Ты как? – забеспокоился Деймон.
Глаза защипало от слез, так что я зажмурилась.
– Скажи… ты знал меня до того, как увидел в клубе?
Деймон долго молчал, так долго, что я уже не надеялась услышать ответ.
Но потом он ответил. Раскрыл горькую правду.
– Да. Я тебя знал.
* * *
Я оставила Деймона внизу в коридоре и забралась на шестой этаж по этой проклятой лестнице. Дойдя до квартиры Люка, я изо всех сил замолотила в дверь кулаком, как полицейский с ордером на обыск.
Дверь распахнулась, на пороге стоял Люк: с влажными волосами, словно только что вышел из душа, и…все такой же невыносимо неотразимый.
Он с удивленным видом посторонился, пропуская меня, и закрыл за собой дверь.
– Разве тебе не надо в школу?
Со вчерашнего вечера он уже переоделся, сменив хенли
[17] на черную рубашку. По всей видимости, мама с ним еще не связывалась.
– Что-то случилось?
«Я постоянно был ее недостоин: ее дружбы, одобрения, преданности».
После всего, что я узнала этим утром, видеть его было все равно как если бы мне отвесили оплеуху и уверили, что это поцелуй. Если мама сказала правду, то он просто… он просто… господи, даже не знаю. Это несправедливо. Нет, еще хуже.
Вчера я спросила Люка, любил ли он Надю, и он ответил: «Люблю больше жизни».
Я не стала раздумывать, а сразу перешла к действиям.
Размахнулась и влепила ему такую звонкую пощечину, что у него голова дернулась в сторону. Он уставился на меня расширенными зрачками, и я в ужасе застыла.
Я его ударила.
Еще ни разу в жизни я никого не била. Но я ничуть не пожалела.
На щеке выступила красная отметина.
– Это за вчерашнюю ночь? За то, что я не исчез до прихода матери? – Он помолчал, сверкнув глазами. – Или потому, что ты притворилась спящей и хотела, чтобы я остался?
Я снова замахнулась, но Люк был уже начеку. Перехватив руку, он потянул меня к себе, и я с размаху врезалась ему в грудь. От столкновения просто вышибло дух.
– Драться нехорошо, – сурово отрезал он. – Разве этому не учат в детском саду, Эви?
– Эви?
Я засмеялась, смех был не просто нервный, а на грани истерики.
Он нахмурил брови, а потом до него дошел смысл происходящего, и они поползли вверх.
Выпустив мою руку, будто обжегшись, он открыл рот, но не проронил ни слова.
Я, спотыкаясь, попятилась, мучительно подбирая слова, и, когда уперлась спиной в дверь, воскликнула:
– Почему ты не рассказал мне, что виделся вчера с мамой?
На последнем слове мой голос сорвался.
– Почему ты не сказал мне, что вы с ней говорили?
Он двинулся ко мне широкими шагами, сокращая и без того небольшое расстояние.
– Не надо, – едва слышно прошептала я, – не подходи, Люк.
Он замер, распахнув бездонные аметистовые глаза.
– Что она тебе рассказала?
– Так, с чего бы начать… Она заявила, что она – не моя мать и что, очевидно, моя родная мать умерла от передозировки наркотиков. Знаешь, если бы меня просто удочерили… я бы не так удивилась, это бы не так меня задело, ведь не та мать, что родила, а та, что воспитала. – Я провела рукой по волосам, приглаживая пряди. Узел развалился, и волосы рассыпались по плечам. – Но, по ее словам, она была мне мамой только последние четыре года, а это уже совсем другое дело.
Люк стиснул кулаки.
– И знаешь что? Сначала я ей не поверила, потому что это чистое безумие, но она вдруг превратилась в лаксена.
Он зажмурился.
Ком в горле будто разросся до самой груди.
– Но ты ведь знал, кто она? Верно?
Он промолчал.
– Знал? – выкрикнула я срывающимся голосом.
Он поднял ресницы.
– Знал.
– Еще бы. А знаешь, чем еще она со мной поделилась? Она объяснила, почему на мне не осталось следа. Потому что мне якобы ввели какую-то загадочную сыворотку. Но ты ведь и об этом слышал, так?
– Черт бы ее побрал, – выругался Люк, присел на диван и сдавил пальцами переносицу. – Если бы я знал, что Сильвия собирается рассказать тебе правду, был бы рядом.
Желудок скрутило, внутренности сжались. Он произнес это так искренне, что в глубине души захотелось ему поверить.
– Зачем, Люк? Чтобы подержать меня за ручку, пока мне объясняют, что все воспоминания, которые я считала своими, – выдумка? Чтобы пропустить с ней по чашечке кофе, пока она рассказывала, что Эвелин Дашер – не мое имя?
Он будто порывался вскочить, но не сдвинулся с места.
– Я был бы рядом, чтобы помочь тебе понять, кто ты.
– Не смей говорить, что я – не Эвелин. Это я. – Голос предательски задрожал. – Меня зовут Эви.
– Знаю, – мягко сказал он. – Ты – Эви.
Я обхватила себя руками за талию.
– Допустим, это не сумасшедший сон, что это – чертова реальность. Тогда почему ты не сказал мне правду? У тебя была такая возможность. Море возможностей! Особенно когда ты рассказывал о том, что случилось в «Дедале». Чем не подходящий момент?
– Да, я мог. – Он посмотрел мне в глаза. – А ты бы мне поверила? Если бы я сказал, что на самом деле ты – Надин Холлидей, которая потеряла память, ты бы мне поверила или унесла ноги?
Я судорожно глотнула воздуха. По правде говоря, я решила, что он спятил. Я и маме-то верила с трудом. Зажмурившись, я покачала головой.
– Если ты не врешь, то почему бросил меня там… с ними? Ты же говорил, что я – твой самый лучший друг. Говорил, что лю… – не в силах выговорить это слово, я открыла глаза. – Почему ты бросил меня?
Зрачки Люка вспыхнули белым светом.