* * *
Накануне этого исторического события в жизни Империи между августом Диоклетианом и цезарем Галерием состоялся тайный разговор. Лактанций так пересказывает его.
Вопрос о двух новых августах не возникал. Ими должны были стать Констанций Хлор (отец Константина) и Галерий. Спор начался об их будущих преемниках, новых цезарях.
Галерий изрек:
— Надо назвать цезарями таких людей, которые находились бы в полной моей власти, боялись бы меня и не делали ничего, что мной не велено.
— Так кого же мы назначим? — спросил Диоклетиан.
— Флавия Севера.
— Этого танцора, кутилу и пьяницу, обратившего ночь в день, а день в ночь?!
— Он достоин быть цезарем, потому что доказал свою верность воинам, и я уже отправил его к августу Максимиану, чтобы тот облек его в пурпур и дал регалии.
Это был сильный ход Галерия.
— Пусть будет так, — согласился Диоклетиан, не желавший никаких конфликтов со своим соправителем, августом Максимианом. — Кого ты предлагаешь второго?
— Этого, — сказал Галерий и показал пальцем на стоявшего неподалеку Дазу, молодого полуварвара, которому он недавно приказал добавить к своему имени что-то более звучное. И тот взял одно из имен самого Галерия: Максимин.
— Кто он, на которого ты указываешь? — спросил Диоклетиан.
— Мой родственник. (Даза был племянником Галерия. В другом месте Лактанций так говорит о Дазе: он, бывший пастух, возвышенный сначала в щитоносцы, затем в телохранители… а на другой день и в цезари, после зверей и лесных дебрей получил в попрание и изнурение Восток, и, разумеется, он — уже не воловий, а солдатский пастух — не знал толк ни в военных, ни в государственных делах.)
— Да, — вздохнул Диоклетиан, — не таких ты мне предлагаешь людей, нельзя им поручить попечение о государстве.
— Я проверил их, — самоуверенно отвечал Галерий. Что он имел в виду, не ясно. Диоклетиан, который уже твердо решил поскорее отойти от дел, спорить не стал. Но напоследок сказал:
— Ты еще увидишь, кому передаешь кормило Империи. Но теперь за все отвечаешь ты. Я достаточно потрудился и постоянно, пока правил, заботился, чтобы государство пребывало в благоденствии. Если же что-то случится плохое, в том уже не будет моей вины.
* * *
Церемония отречения состоялась в пригороде Никомидии. В трех милях от города имелось высокое место, на котором Диоклетиан сам двадцать лет назад принял порфиру августа. С тех пор там стояла устремленная ввысь колонна с изображением Юпитера.
На церемонию со всей страны прибыли высшие чиновники: консулы, префекты, магистраты. Пышное зрелище пришли посмотреть тысячи горожан.
Императорский трон был поставлен на большой платформе на самой вершине холма. Когда к трону прошел Константин с полудюжиной отборных гвардейцев, толпа разразилась ликованием, в Никомидии он пользовался популярностью. На платформе пониже восседал Галерий, облаченный в пурпур цезаря, и особо приближенные военачальники.
Церемония началась с жертвоприношения быка. Затем Диоклетиан, одетый в роскошную мантию и с жемчужной диадемой на голове, занял свое главенствующее место. Со слезами на глазах, как пишет историк, император обратился к собравшимся и сказал, что он уже слаб для такого трудного дела и ему нужен отдых. Глашатай зачитал указ об отречении. Он заканчивался провозглашением двух новых августов Империи: Галерия и Констанция Хлора.
На первое из этих имен толпа отреагировала улюлюканьем. На второе — взрывом восторга. Сердце Константина переполняла гордость за отца, но он не мог не заметить хмурого лица Галерия, для которого восшествие на престол омрачала ревность к сопернику, пользующемуся такой любовью армии и народа.
Пришло время Диоклетиану провозгласить двух младших соправителей Империи — цезарей. Все ждали имя всеобщего любимца Константина. Но император неожиданно назвал имена Севера и Дазы.
Читаем у историка: «Все оцепенели. Константин во всей красе был подле, на трибунале, и все в недоумении шептались между собой: неужели изменено имя Константину — как вдруг Галерий, на глазах у всех оттолкнув Константина, вывел из-за спины своего племянника Дайю (так историк называет Дазу. — С. В.), и поставил его в центре…»
Диоклетиан довольно равнодушно набросил на плечи Дазы собственную порфиру, сняв ее с себя. Затем бывший властелин сел на простую галльскую повозку и удалился. Он вновь стал Диоклом.
Борьба за трон императора, по сути, только начиналась. Была провозглашена новая тетрархия во главе со старшим августом Галерием. Его соправителями стали: август Запада — Констанций Хлор, цезарь Востока — Максимин Даза, цезарь Запада — Флавий Север.
Галерий, получив титул старшего августа, вскоре стал считать себя полным властелином Империи. Он весьма пренебрежительно относился к своему соправителю Констанцию Хлору. Как пишет Лактанций, ни во что его не ставил, оттого что и характером тот мягок и болезнью обременен и вот-вот умрет или вынужден будет отречься от власти.
Кстати, предчувствия Галерия оказались верными. Отец Константина был августом всего лишь немногим более года.
* * *
Итак, в верховной четверке места Константину не нашлось. Его обошли. Для молодого честолюбивого человека это было сильным унижением. Очень скоро верховная власть Империи испытает на себе суровую справедливость мысли одного римского историка, который сказал: «Сыновей августов и цезарей надо либо выдвигать, либо казнить».
С Константином не сделали ни того, ни другого. Он по-прежнему оставался главным охранником Диоклетиана, который, отправившись на покой, с небывалым энтузиазмом взялся разводить в своем огороде капусту.
Отречение Диоклетиана, следует заметить, вызвало в стране всеобщее восхищение. Много веков спустя великий Вольтер писал в своем «Философском словаре» о Диоклетиане:
«Он сказал, что начал жить в день своего отречения, и когда его просили вернуться на трон, он ответил, что трон не стоит покоя его жизни и что ему больше радости доставляет ухаживать за садом, чем управлять всем миром».
Диоклетиан-Диокл в роли провинциального садовника прожил еще добрый десяток лет и оставил этот замысловатый мир на шестьдесят девятом году жизни. Как утверждает историк Аврелий Виктор, бывший властитель умер не своей смертью, а «покончил жизнь добровольно из чувства страха». Эта довольно странная история случилась в 313 году, когда Диоклетиан получил от августов-соправителей Константина и Лициния приглашение на свадебный пир и ответил отказом, сославшись на старость и недостаток сил. И тогда вскоре он получил письмо с угрозами и обвинениями в том, что он в свое время благоволил к врагам нынешних августов — Максенцию и Дазе. Решив, что ему готовят позорную насильственную смерть, Диоклетиан принял яд. Так рассказывает Аврелий Виктор.
Лактанций же уверяет, что сей финал жизни — это наказание Диоклетиану за его гонения на христиан.
