— О Ермаке кто не знает! — со знанием дела подал голос Леша. Он сейчас слушал историю Сибири, как сказку, нежась под июльским солнцем. Прошлое даже вставало перед ним где-то на окраине поляны, в тени деревьев, мелькали зырянские мечи и доспехи, сновали по Печоре и Оби ушкуйники, шел Ермак Тимофеевич со своей ватагой, затаился Кучум с иртышским войском… Речь Николая Александровича доносилась как бы издалека.
— Среди поморов, жителей Ладоги и московитов ходили в то время слухи о сказочных богатствах далеких «полунощных стран», где из снежных туч выпадают стаи пушистых белок и молодых оленят и потом расходятся по необъятным просторам. Пришел в Югру монах из Ростова Стефан Храп, стал учить, как сеять хлеб, — они тогда этого не умели. Но больше всего он прославился тем, что создал пермскую азбуку, перевел на коми-зырянский язык Евангелие, открыл школы для детишек, построил на месте разрушенного языческого капища храм. Много раз его хотели убить, но он одолел в словесном поединке главного шамана, а позже стал первым Пермским епископом. В то время и появился на юге Западной Сибири город Чимги-Тура — нынешняя Тюмень, ставшая главным улусом одного из внуков Чингис-хана. В битве с ним, под Тюменью, кстати, погиб тот самый Тохтамыш, который сжег Москву. Под властью Тюмени одно время находилось всё Нижнее Поволжье и даже Казань.
Однако когда Иван Грозный взял Казань, всё тюменское ханство стало потрескивать по швам. Да и внутри него было неспокойно… Ну а что касается Ермака, то его стремительный и дерзкий поход в Сибирь с малыми силами был явлением просто уникальным в истории. Они разгромили Кучума, заняли его столицу, а вот с хантыйскими князьями по-мудрому заключили мир и союз. Так началось присоединение Сибири к России.
Алексей приподнял голову:
— А теперь одна важная тетенька из Вашингтона говорит, сам слышал по телеку, что у России слишком много территории, пора бы поделиться с другими странами.
— Шиш им! — показал кукиш дядя Коля. — Замучаются пыль глотать вместе с гнусом, — он прибавил еще несколько слов с идиоматическими выражениями, которые американской «тетеньке» явно бы не понравились, поскольку не отличались дипломатической политкорректностью и шли в разрез с практикой «двойных стандартов» всех этих Кондолиз, бзежинских, бушев, блэров, олбрайтов и прочих устроителей «нового мирового порядка». — Однако, с твоего позволения, я продолжу. За Ермаком двинулись путешественники-первопроходцы, миссионеры, промысловики, стали устраивать городки, остроги. Шли по сибирским рекам, но часто лодки приходилось тащить волоком. Появились Сургут и Березов, куда много позже был сослан любимый фаворит Петра I Алексашка Меншиков. Собирали с местного населения ясак — дань. Но не было такой жестокой колонизации, какую творили испанские конкистадоры в Латинской Америке, или бледнолицые с индейцами в Штатах. Да, порою приходилось и повоевывать, и защищать крепости от нападений, но больше торговали, обменивались необходимыми вещами, орудиями труда. Сами учились у коренных жителей разным навыкам, а также учили их. Это и называется — проникновение культур, мирное сосуществование разных народов, которые исторически объединились в одно государство, в единую великую державу.
В этом велика заслуга таких отчаянных путепроходцев, как Семён Дежнёв, Василий Поярков, Ерофей Хабаров, Владимир Атласов, Харитон Лаптев, Степан Крашенинников, Максим Перфильев, Стадухин, Московитин, Копылов — всех не перечислишь! Они шли через всю Сибирь, всё дальше и дальше на Восток, раздвигая границы России. Принимая в подданство ей дауров и дючеров, гольдов и эвенов, ханты и манси, юкагиров и камчадалов, чукчей и якутов, нивхов и гиляков, тунгусов и коряков… Сколько у нас народностей в России? Более сотни. И все сохранили свою культуру, свой язык, обычаи. Все малые народы Сибири, Севера и Дальнего Востока живы, здравствуют, а индейцев в хваленой Америке почти поголовно вырезали. Так кто «империя зла», скажи мне, кто «тюрьма народов»?
— Мальта, — пошутил Алексей. Но дядя Коля так разошелся, что даже не расслышал его ответа, встал и начал расхаживать по поляне, как в аудитории перед студентами (хотя кроме Леши здесь присутствовала лишь стайка воробьев, нахально клевавших остатки трапезы), продолжая громко рассуждать:
— Они не остановились на проливе, разделяющем два материка. Они двинулись еще дальше. Открыли северо-западное побережье Америки, Алеутские острова, Курилы. Стали обосновываться на Аляске, в северной части Калифорнии, поставили там форт «Росс». Шелехов и Баранов фактически стали правителями этой части Америки. Нет, что ни говори, а надо петь гимны и слагать саги о таких людях, которые бросаются в неведомые земли, плывут в утлых суденышках, пробираются сквозь тайгу, карабкаются на скалы, терпят лишения, голод, жажду, жару, стужу, одиночество, пребывают порою на пороге смерти, но не отступают от поставленной цели — покоряют природу и возвеличивают свою Родину. В этом заключена глубокая тайна жизни, которую можно выразить тремя словами: «Дорогу осилит идущий».
Это исключительные люди, неукротимые, мужественные, самоотверженные, являющие пример величия духа, несгибаемой воли, настоящие русские герои. Они оставляют в истории тот след, по которому уже идут другие, мы, обычные люди, и очень часто этот след просто затаптывается. Или, что еще хуже, — подвергается осмеянию. Не знать, не помнить об этих людях просто стыдно… Вот таким, по сути, первопроходцем, покорителем недр Тюменского края был и Виктор Иванович Муравленко.
Николай Александрович остановился, замер, взгляд его задумчиво устремился вдаль, к верхушкам вековых сосен, словно он пытался увидеть среди зеленой листвы нечто очень важное.
— А ты уже много о нем написал в своей книге? — спросил Алексей, подперев вихрастую голову ладонью.
— Мало, — сознался дядя Коля. — Хочется больше. Но всего просто не опишешь. И я ведь не писатель. Я жил там, бурил, строил. Прочувствовал всё на себе. Был вблизи от него, но не в первом и, может быть, даже не во втором, а в третьем ряду… Потом, уже когда Советский Союз рухнул, я только тогда вдруг осознал — какой масштабной личностью был этот человек. Он бы голову положил, но не допустил этого. Родина для него была превыше всего, а не почет, не деньги, даже не личное счастье. И я сказал себе: надо написать о нем книгу. Ведь никто же не сделает! Всё и так уже быльем поросло.
Нет, воспоминаний о нем много, я их все внимательно прочитал и изучил. Каждый из его соратников что-то написал о Муравленко — и Аржанов, и Великопольский, и Гаркавенко, и Запорожец, и Коломацкий, и Шмаль, и Эрвье, и Щербина, и Чурилов, и Фаин, и Протозанов, и Кузоваткин, и Кореляков, и Межлумов, и конечно же сын Сергей, и… много! Честь им и хвала за это. Есть и две книги о нем, Грозовой и Юрасовой, хотя они мне как-то не очень, скучноваты. А я хочу создать портрет человека времени, эпохи. И не скульптурную фигуру изобразить, а живую. В движении. Потому что таким он и был, беспокойным, горящим, не сидевшим никогда без дела. Я себе даже и представить его не могу в глубокой старости, на пенсии. И хочу показать, сопоставить его труды с днем нынешним. Ведь прошлое и будущее — здесь, в нас, одно без другого не существует. А нам лишь надо понять: что было, что есть и что делать дальше, куда двигаться?
