Но вот треста «Сызраньнефть» на нефтяной карте страны сегодня действительно нет. От некогда мощного подразделения отрасли остался только Сызранский промысел. Да и тот входит в нефтегазодобывающее управление «Жигулёвскнефть». Причина — истощились недра. Хотя по-прежнему вокруг старинного и славного русского города стоят «качалки», кивают своими длинными журавлиными шеями. Не так щедро, как прежде, но сызранская земля продолжает делиться «черным золотом». Списывать со счетов «Второй Баку» еще рано, старым промыслам еще можно дать вторую жизнь. Нужны новые технологии, новая техника.
Семьдесят скважин в Сызрани — это, конечно, мало. Но даже одна восстановленная в Поволжье старая скважина, по мнению специалистов, в пять раз рентабельнее, чем две новые в Восточной Сибири.
Но все равно главную свою задачу «Второй Баку» выполнил. Эшелоны его нефти во время Второй мировой войны — это тот вклад в Победу, который неоценим. В нем — пот и кровь тысяч нефтяников. И значительная доля труда Виктора Муравленко, заложенная им основа, фундамент мощного нефтяного промысла, работавшего на военные нужды. И еще одно, последнее. Возможно, главное — это все-таки даже не нефть. А те люди, которые ковали Победу. Одни — на фронте (многие нефтяники, имея «бронь», ушли воевать), другие — в тылу (а среди них были и совсем юные выпускники ремесленных училищ и средних школ, девушки, старики). Все они стали сопричастными к этому великому празднику. Их, преодолевших непосильный труд и все невзгоды, обогащенных исключительным опытом, можно было потом встретить на месторождениях Тюмени, Нижневартовска, Нефтеюганска, Сургута, на газовых промыслах Надыма, Ямбурга.
Жизнь продолжалась…»
Глава четвертая
1
Из рукописи Николая Александровича Чишинова «Нефтяник № 1»:
«Виктору Муравленко принадлежит такая фраза: «У нас — у нефтяников есть своя профессиональная гордость. Она неустанно зовет нас из обжитых, насиженных гнезд на новые места, на освоение новой нефти — туда, где надо отвоевать ее у недр. Нефть притягивает нас…» Эти слова имеют не только практический, но и романтический оттенок, они созвучны мысли замечательного писателя Александра Грина, автора «Алых парусов» и «Бегущей по волнам» — о Несбывшемся, которое зовет вперед, ведет на край земли. Может быть, именно поэтому Виктор Иванович в 1940 году оказался за тысячи километров от Поволжья — на Дальнем Востоке, в поселке Эхаби Охского района острова Сахалин. Наверное, это был именно тот «зов Несбывшегося», который манит людей пылких, деятельных, готовых «идти по волнам» навстречу мечте. Но была, конечно, и реальная причина, совпавшая с жизненным настроем Муравленко. Правительство СССР приняло решение «поднимать» сахалинскую нефть, а наркомат нефтяной промышленности направил на далекий остров лучших специалистов с Большой земли. В числе их был и Виктор Иванович. В его путевке указывалось: «Директор конторы бурения треста «Сахалин-нефть». Но вначале Муравленко выполнял и обязанности начальника нефтеразведки. Потому что все здесь приходилось начинать практически с нуля.
Что же это было за место такое на краю земли, куда приехал двадцативосьмилетний инженер с молодой женой и годовалым сыном? Еще с царских времен его называли «островом каторжан», поскольку дальше ссылать уж вроде бы и некуда. Таежные леса, сопки, болотная топь, ледяное дыхание Охотского моря, снежные бураны, штормовые ветра, дикие звери, девственная природа. Для человека слабого — место попросту гиблое. Но сильному — как экзамен на прочность. А история освоения Сахалина насчитывала не одно столетие.
Началась она с походов томского казака Ивана Москвитина к Охотскому морю в тридцатые годы XVII века. Добравшись до Удской губы и обойдя с юга Шантарские острова, Москвитин впервые увидел у северного входа в Амурский лиман часть северо-западного берега большого острова. Это и был Сахалин. Отважные путешественники прожили на побережье Охотского моря два года, сообщали потом, что реки в новооткрытом крае «собольные, зверя всякого много, и рыбные, а рыба большая, в Сибири такой нет — только невод запустить и с рыбою никак не выволочь».
Потом, в 1644 году, к неведомому Сахалину отправился Василий Поярков, открывая по пути земли даур на Алдане и Амурско-Зейском плато. На Зее он поставил острог, зимовал с казаками, в голод питались одними кореньями и падалью. Добравшись до устья Амура, Поярков встретил здесь новый «народец» — гиляков (нивхов), собрал новые сведения о Сахалине, богатом пушниной, где жили «волосатые люди» (айны). Поярков первым определил, что из устья Амура можно попасть в южные моря. Так было получено представление о существовании пролива (Татарского), отделяющего Сахалин от материка. И лишь через три года Поярков вернулся в Якутск, проделав за время своей экспедиции 8 тысяч километров и потеряв 80 человек из 132, совершил историческое плавание вдоль юго-западных берегов Охотского моря.
Затем по Амуру двинулись Хабаров, Бекетов, Софонов. В это же время к юго-восточной оконечности Сахалина, со стороны Курильских островов подплывал голландец Мартин де Фриз. Пытался он пройти дальше, но сильный ветер погнал его назад, прочь, словно сама природа противилась этому дальнейшему «иноземному» исследованию Сахалина. А сто лет спустя, во время Великой Северной экспедиции Беринга, уже были прочерчены на карте восточные ориентиры побережья этого острова. (Хотя тогда он еще считался полуостровом.)
На Сахалин издавна метили японцы. В 1785 году они организовали довольно крупную экспедицию с задачей исследовать Хоккайдо, Курильские острова и Сахалин. Начальник одного из отрядов Могами Токунай (Таками) прибыл на остров на пяти лодках и прошел со съемкой вдоль западного побережья до 48° с. ш. Далее к северу продвинуться он не решился и вернулся на родину. Вторично он попал на остров через семь лет, ему удалось проследить западное побережье до 52° с. ш. Любопытно, что все его сведения японские власти засекретили, а самого Токуная посадили в тюрьму, где он и скончался.
К Сахалину в 1780-х годах двигался и Жан Франсуа Лаперуз. Его корабли совершили плавание к северу по Татарскому проливу. Но он лишь укрепился во мнении, что Сахалин — полуостров, хотя и проследил более семисот километров побережья. Затем, наконец, снова наступила пора русских исследователей-путешественников. В 1804 году Иван Федорович Крузенштерн закартировал все еще слабо изученное восточное побережье Сахалина, обнаружил небольшой залив Мордвинова, описал восточные и северные низменные берега залива Терпения. Вернулся он в Петропавловск, правда, с «неоставляющим ни малейшего сомнения выводом», что это — полуостров. Долго держалось это географическое заблуждение, пока не пришла пора славного русского морского офицера Геннадия Ивановича Невельского. На судне «Байкал» он перешел из Кронштадта, обогнув мыс Горн, в Петропавловск, затем на трех шлюпках и байдаре обошел устье Амура и окончательно установил, что Сахалин — остров, отделенный от материка судоходным проливом (в самой узкой его части — 7,3 километра). Случилось это в 1849 году.
Невельской понимал огромную важность для России этого острова. Практически на свой страх и риск он начал его изучение и освоение. На левом берегу Амура, в восьмидесяти километрах от лимана — на стратегически важном месте, он основал Николаевский пост (Николаевск-на-Амуре), поднял там русский флаг и объявил российским владением весь Приамурский край «до корейских границ с островом Сахалин». Вот так должны поступать государственные мужи, патриоты своей Родины. Своих офицеров-помощников Невельской послал в различные районы этого огромного края для исследовательской работы. Двадцатилетний лейтенант Николай Бошняк пешком исходил все западное побережье Сахалина, обнаружил залежи каменного угля, открыл реку Тымь. А с собой имел лишь «нарту собак, дней на 35 сухарей, чаю да сахару, маленький ручной компас и вместе с крестом Невельского одобрение: «Если есть сухарь, чтобы утолить голод, и кружка воды напиться, то с Божьей помощью дело делать еще возможно»».
