Словом, 13 августа 1973 года в субботу и произошел на территории нефтепарка взрыв, погибло 13 человек. В этот день стояла сильнейшая жара, не было никакого ветра. Начальником нефтепарка в этот период работал Драгунов, а заместителем по подготовке и перекачке нефти — Малясов. За день до случившегося пришла очередная телефонограмма: «Срочно увеличить суточную добычу нефти на 10 тысяч тонн». Это указание стало главным фактором, приведшим к катастрофе. Рынковой в это время отвечал за инженерно-технологическую службу, занимался добычей, обустройством и вводом скважин. Выполнять указание он отказался, раскручивать добычу не стал. Его отстранили от исполнения обязанностей. Начальник нефтегазодобывающего управления «Нижневартовскнефть» поехал сам принимать меры для выполнения полученной директивы. А раскрутить добычу при фонтанном способе было просто: надо открыть задвижку на готовых скважинах. Что и было сделано. Только одна скважина № 204 давала 2400 тонн в сутки! Но уже в субботу поступил тревожный сигнал: люди задыхаются от газа, он стал скапливаться на территории нефтепарка. Звонят Рынковому: «Что делать?» — «А что я могу сделать? — отвечает Иван Иванович. — Парком уже не командую, звоните начальству». А те отмахиваются, дескать, обойдется.
Пришлось Рынковому самому ехать в парк, наводить порядок. Но пока он добирался, произошел взрыв. Горело все, что могло гореть: насосная, культбудки, оборудование. Из двух резервуаров вытекала нефть и тоже горела. От пламени нагревалась нефть и внутри резервуаров, и в случае их взрывов количество человеческих жертв могло быть неизмеримо больше. Самое главное, что нужно было сделать в этой обстановке, — это закрыть задвижку, чтобы прекратить поступление нефти в резервуары. Рынковой предложил такой вариант: пусть пожарные сделают ему пеновую оболочку, потому что, окутанный пеной, он сможет пробраться сквозь пламя к задвижке. Получил «добро» и полез. Начальником у пожарных был Пенимасов (тоже фамилия характерная, с «пеной» связанная), оболочку Рынковому сделали отличную. Хотя он и думал, когда лез в огонь, что «всё, Рынковой, много ты рисковал, все обходилось благополучно, но тут тебе, видно, конец!». Однако до задвижки добрался и перекрыл поступление нефти. И живой выбрался. А когда нефть перестала течь из резервуаров, стало угасать и пламя. Пожарные постарались. Но хорошие люди погибли, кто во время взрыва, кто потом, в больнице, от ожогов.
— И суд был? — спросил Леша.
— Естественно. Троих сразу арестовали и исключили из партии: Галеева, Малясова и Драгунова. По результатам следствия четвертым должен был быть Рынковой. Хотя он то тут был совершенно ни при чем, напротив, вел себя очень мужественно. Но допросы шли больше месяца. А те трое всё валили друг на друга и на Рынкового, хотя он их неоднократно предупреждал о возможной аварии. Ну, может быть, Драгунов вел себя более порядочно, чем остальные. Позже в Тюмени состоялся суд, арестованных приговорили к восьми годам, Рынковой получил партийный выговор. Нефтяники потом много сил приложили, чтобы их освободили досрочно. Иван Иванович считает, что они, в общем-то, были невиновны. Виновата была вся система, которая вынуждала их на такие действия. Телефонограмму о наращивании добычи тогда дал Дунаев из главка, а на главк давил ЦК.
Рынковой потом был назначен ответственным за реконструкцию и восстановление парка. И весь необходимый объем работ был выполнен в запланированные сроки. Но осталось у него щемящее чувство: как работать дальше, если платить за добываемую нефть приходится такой высокой ценой — человеческими жизнями? Он даже тогда в порыве свои грамоты (а их накопилось за все время порядка семидесяти) выбросил… Вот такими усилиями и нервами давалась нефть Мегиона и Самотлора, — закончил свой рассказ Чишинов.
— Мегион, Самотлор, — повторил Алексей, и эти незнакомые слова прозвучали для него как заклинание, словно наполненные волшебным смыслом. — Звучит действительно красиво.
— Самотлор — это сказка! — с воодушевлением произнес Николай Александрович. — Добраться до него прежде можно было лишь с величайшими трудностями — через топи и непроходимые заросли, по болотной жиже и кочкам. А когда летишь на самолете, то видишь внизу озеро-зеркало, похожее своими очертаниями на сердце. Кстати, на языке ваковских хантов оно и звучит как озеро-сердце. Оно лежит на правом берегу Оби, к северу от Нижневартовска, тогда это было еще обычное село.
— Глубокое? — спросил Леша.
— Пять-шесть метров. А общая площадь — пятьдесят квадратных километров. Огромная и спокойная гладь. Когда-то на берегах Самотлора стояли хантыйские идолы, вырезанные из дерева, росли священные кедры, увешанные подношениями, шаманы приносили здесь жертвы богу Торуму, покровителю оленей. Есть местная легенда о том, как белый олень полюбил деву-звезду Кели-Кос. Он достал ее ночью с неба. Дева-звезда озарила своим светом всё вокруг — тундру, тайгу, реки, озера, стылую землю, а потом, вспыхнув напоследок, как яркая заря, погасла. И на ее месте появилась земная женщина несказанной красоты, Златая Айни. Злые духи-лунги заточили ее в подводную темницу на дно озера, и берега его изменили свои очертания, стали походить на сердце пленницы. Так и появилось это название — Самотлор.
И что удивительно: в летние теплые вечера на поверхности озера порою появляются странные блестящие круги, словно это кровь Златой Айни. Красивая легенда. Но, честно говоря, почище духов озеро охраняют комары, гнус да болота. Вот это подлинные часовые, не пропустят. Но и сюда, как и в районы других месторождений, пробрался караван барж, пришли буровики — в основном «башкирской выделки», начали первым делом строить на берегу Оби, около нижневартовской пристани, вагончики, рубить лес для бараков.
Все новые города в Западной Сибири начинались именно так. В старом крошечном селе Нижневартовское было несколько десятков изб-пятистенок, школа, маленький рыб-заводик да пожарная каланча. Пароходы, шедшие из Новосибирска, Томска, с низовий Оби, тут почти не останавливались. До ближайшего райцентра — поселка Ларьяк — около пятисот километров. Если по воде, то пять-шесть суток, по зимнику на лошадях — все две недели. О настоящих дорогах в те годы люди и не мечтали.
Но уже в 1962 году райцентр переместился в Нижневартовск. Деревенские «савраски» с телегами и санями да оленьи упряжки стали уходить в прошлое. Муравленко говорил и повторял, что Нижневартовск будет стоять на трех основах: бурении, вышкостроении и нефтедобыче. А без хороших дорог эта конструкция не устоит.
И он привлек к этой проблеме все силы — Госплан СССР, министерства, разные проектные и научно-исследовательские институты, тысячи строителей. Противников у него было много. Они твердили другое: ничего не нужно, ни дорог, ни ремонтных баз, ни мастерских, ратовали за времянки и пресловутый вахтовый метод. Поскольку добывать нефть будут преимущественно фонтанным способом, то строительство новых поселков, а тем более городов не нужно. Лишние, дескать, траты. Так бы и остался Тюменский Север без инфраструктуры. Страшно подумать, что бы сейчас там было! Холодная белая пустыня. А Виктор Иванович понимал всю пагубность такого подхода, боролся с ним. Он исповедовал верную мысль: сочетать вахтово-экспедиционный метод и систему нормального расселения занятых на производстве людей.
