«У нас есть отдельные работники, которые проявляют узковедомственный, конъюнктурный подход к обоснованию годовых и перспективных планов. Если вникнуть в сущность «доводов» товарищей Фаина — главного геолога «Главтюменнефтегаза», Сесина — начальника технико-экономических обоснований и перспективного планирования «Типротюменнефтегаза» да и некоторых их сподвижников и вдохновителей всех рангов (это был «камешек» в огород Муравленко. — Н. Ч.), то область, по существу, не имеет возможностей довести добычу нефти к 1980 году до 300 миллионов тонн, а за пределами десятой пятилетки развитие нефтедобычи практически надо прекращать». Дальше пошла речь о так называемых «предельщиках» — термин, который пытались применить к Виктору Ивановичу:
«Мы немало и с гордостью говорим о первооткрывателях, и это хорошо. Но партийные организации не должны забывать о том, что в любом деле могут появиться и «закрыватели». Предельщина, делячество давно осуждены партией, однако еще встречаются среди некоторой части работников…» И т. д. — пошла «писать губерния».
Ясно было одно: кольцо вокруг Муравленко сужается. Постоянной критике подвергался его ближайший сотрудник, заместитель Фаин, которому в обкоме тоже приклеили ярлык «предельщика». Получил инфаркт и вынужден был уехать из Тюмени другой его заместитель — Крол. Сгущались тучи над секретарем парткома «Главтюменнефтегаза» Бирюковым.
Сам Муравленко очень болезненно воспринимал эту несправедливую критику. Он говорил своим доверенным людям:
— Это давление я чувствовал давно. Но не думал, что оно выльется в такую оскорбительную форму — наклеивание ярлыков. Разве мало мы делаем для области, для страны, чтобы заслужить такую оценку? Конечно, мы можем «задрать» добычу хоть сегодня, «изнасиловать» Самотлор, теоретически — выйти на полмиллиардную добычу в год. А дальше что? Таких месторождений, как Самотлор, не предвидится и их не будет. Это же хищническое разграбление национального богатства страны. Уже сегодня мы сжигаем. в факелах 12 миллиардов кубометров попутного газа ежегодно. В переводе на нефть это в два раза больше, чем добывает вся Томская область. Загрязняем атмосферу, губим природу. Все больше отстаем с рекультивацией земель, в спешке загрязняем нефтью окружающую местность. Что скажут о нас потомки? И неужели Геннадий Павлович (Богомяков. — Н. Ч.) как ученый, кандидат наук, не понимает всех этих последствий?
Они действительно не понимали друг друга в этих вопросах. А Муравленко привык идти до конца, отстаивая свою правоту. О каком отдыхе можно было говорить? Он не любил ни перед кем оставаться в долгу, тем более — перед страной, перед потомками. И его постоянно точила забота о своем деле. Именно тогда произошло деление нефтяников на так называемых «оптимистов» и «пессимистов». Первые — герои, те, кто ратует за то, чтобы быстро взять всю нефть Западной Сибири, не думая о том, чтобы соблюсти методы и способы добычи. А вторыми считались те, кто на самом деле заботился о рачительном хозяйствовании, о бережном отношении к недрам и людям, о сохранении природы в первозданном виде. «Оптимистов» осыпали наградами, «пессимистов» старались задвинуть куда подальше.
Самого Муравленко все же побаивались трогать, но били именно по окружению, по близким людям. Но и стратегия его уже получила соответствующую негативную оценку в верхах. Давление шло со стороны и партийных и советских органов власти. Прежде всего потому, что идея «оптимизма» была очень выигрышной и выгодной. Выдвинутый лозунг «Мы будем добывать в год миллиард тонн сибирской нефти и триллион кубометров газа!» как бы подразумевал, что остальная страна может расслабиться и не работать. Муравленко же понимал: это прямой и самый короткий путь к катастрофе. Но его не желали слушать, а потихоньку начали оттеснять от любимого дела.
Однако он, будучи дипломатом, человеком мудрым и опытным, не предпринимал резких ходов. Прямая конфронтация с теоретиками экономического «оптимизма» могла привести к его фактической изоляции, к потере рычагов управления и возможностей влиять в конечном счете — к еще большему разрушению отрасли. По свидетельству Грайфера, для того чтобы иметь доступ в правительство и ЦК партии, где решались все основные вопросы жизни страны (а поддержки там у него было всё меньше и меньше), Виктор Иванович был вынужден терпеть и продолжать работать в такой невыносимо тяжелой атмосфере. И это была работа на износ, поскольку он находился между многими «жерновами». Он продолжал бороться, практически осознавая безнадежность положения. Последние месяцы его жизни окрашены самыми драматическими, если не сказать, трагическими обстоятельствами. Смерть буквально ходила возле него…
В мае 1977 года неожиданно умирает от инфаркта министр нефтяной промышленности Валентин Дмитриевич Шашин, всегда поддерживавший и понимавший Муравленко. Это был талантливый организатор и высококвалифицированный инженер, хорошо знавший ключевые проблемы развития отрасли. Потеря оказалась невосполнимой. Кандидатов на этот пост было несколько, в том числе и сам Виктор Иванович Муравленко. По словам Владимира Григорьевича Чирскова, бывшего руководителя «Главсибтрубопроводстроя», а впоследствии — министра строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР, он отказался потому, что прекрасно понимал: около 60 процентов нефти добывается в Западной Сибири, — и считал, что ему гораздо полезнее находиться не в Москве, а в гуще событий, в Тюмени. К тому же Муравленко никогда не был «паркетным генералом» (выражение полководца Суворова) и никогда не смог бы им стать. Ему нужен был реальный запах нефти, и он уже стал настоящим сибиряком: удобное кресло в Москве было не для него.
Пришел другой человек. Министерский пост в нефтяной промышленности занял Мальцев. О нем и его роли в судьбе Муравленко и, собственно, «Главтюменнефтегаза» я скажу ниже, пока же ограничусь лишь словесной характеристикой (в изложении Бирюкова): «Первый же приезд Мальцева в Тюмень произвел на многих работников главка не очень приятное впечатление. Внешне не то что толстый, а несколько грузноватый, с мясистыми чертами лица, он чем-то походил на У. Черчилля. Грубый в обращении, он, казалось, все брал «с напора», то есть был прямой противоположностью интеллигентному В. Д. Шашину. И, несмотря на всю «гибкость» в обращении с людьми, присущую В. И. Муравленко, у него сложились натянутые отношения с новым министром, хотя, несомненно, Мальцев не мог не считаться с положением и авторитетом Виктора Ивановича».
С приходом Мальцева вновь начались расчеты и перерасчеты в сторону максимально возможного увеличения добычи нефти сверх принятых объемов. Приведу еще одну важную деталь: по количеству инфарктов руководство «Главтюменнефтегаза» занимало первое место в системе Миннефтепрома. Скорбный показатель, говорящий лишь о большом напряжении в плане добычи, нефти по Западной Сибири. У Муравленко уже было три инфаркта, у Крола — два, у Дунаева тоже два. Косыгин, когда ему докладывали об этом, даже дал указание начальнику Четвертого управления Минздрава СССР Чазову об организации интенсивного лечения руководителей главка в санаториях соответствующего профиля, но смертность среди «нефтяных генералов» не уменьшилась. Многие руководители из «команды» Муравленко не выдерживали, как и он сам, неимоверных физических и психических нагрузок, что приводило к фатальному исходу.
