Книга Сократ, страница 100. Автор книги Игорь Суриков

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сократ»

Cтраница 100

Упоминает о своем демонии (а ведь это могло только подлить масла в огонь общего озлобления). Демонстративно заявляет, что не будет унижаться перед присяжными в отличие от большинства афинян, представавших перед их судом: «Как-никак, а ведь принято все-таки думать, что Сократ отличается кое-чем от большинства людей» (Платон. Апология Сократа. 34 с сл.). Горделиво!

Итог известен. Когда после окончания речей сторон началось первое голосование — о признании подсудимого виновным или невиновным — результаты его, как мы видели из сообщения Диогена Лаэртского, оказались следующими: за обвинителей — 281 голос, за Сократа — 220. Удивляться приходится скорее тому, что перевес в пользу врагов философа был таким незначительным. Сам Сократ замечает по этому поводу: «…Перепади тридцать один камешек с одной стороны на другую, и я был бы оправдан» (Платон. Апология Сократа. 36 а). И действительно, голоса судей поделились почти поровну. Очевидно, среди народной массы было еще достаточно людей, уважавших «босоногого мудреца» до такой степени, что их не смутило даже его демонстративно нонконформистское поведение во время процесса.

Но начинается второй этап суда — решение вопроса о мере наказания. Обвинители, естественно, по-прежнему стоят за казнь. Задача защищающейся стороны — предложить менее суровую альтернативу, а судьи потом выберут. Причем, подчеркнем, они могут именно только выбрать из двух представленных им вариантов, а собственного назначать не могут. В этой части процесса для обвиняемого главное — не «переборщить», не попросить себе какой-нибудь слишком уж мягкой и незначительной кары, чтобы не разозлить дикастов. Обычные обвиняемые всегда данный нюанс учитывали. Но был ли Сократ «обычным обвиняемым»? Вопрос представляется праздным.

И мы уже знаем, как поступил философ: заявил, что за свои деяния заслуживает не наказания, а награды — пожизненного бесплатного обеда в Пританее. Похоже, после этих слов дикасты даже не шумели, а попросту опешили: неслыханно!!! Никогда, нив одном судебном заседании не было и не могло быть ничего подобного.

Потом, правда, «босоногий мудрец» как бы делает некоторую уступку: «Пожалуй, я вам могу уплатить мину серебра; ну столько и назначаю. А вот они, о мужи афиняне, — Платон, Критон, Критобул, Аполлодор (все это друзья и ученики Сократа, присутствующие на суде. — И. С.) — велят мне назначить тридцать мин, а поручительство берут на себя; ну так назначаю тридцать, а поручители в уплате денег будут у вас надежные» (Платон. Апология Сократа. 38 b).

Но для ушей присяжных все это звучало опять же как издевательство. Во-первых, предлагавшаяся Сократом сумма штрафа была в первом случае (одна мина, то есть 100 драхм) просто ничтожной, да и во втором (30 мин) очень маленькой для судебного процесса по столь серьезному обвинению. Но еще более шокировал сам этот речевой стиль, в котором подтекстом как бы звучало: хотите — берите одну мину, хотите — тридцать, а в общем-то, ребята, мне безразлично, что вы там насчет меня решите…

Голосование по мере наказания опять принесло победу обвинителям. А самое парадоксальное — в том, что на сей раз против Сократа было подано на несколько десятков голосов больше, чем тогда, когда голосовали по вопросу о его виновности. Получается, нашлись люди (и в немалом количестве), которые вначале сочли его вообще не заслуживающим кары, но уже вскоре решили, что он достоин смерти!

Понимал ли Сократ, на что он идет, подобным образом строя свою «защиту»? Не приходится сомневаться, что понимал со всей определенностью. Ксенофонт поэтому пишет о нем: «…Молить об освобождении от казни он не находил нужным, а, напротив, полагал, что ему уже пора умереть» (Ксенофонт. Защита Сократа на суде. 22–23). «Сократ таким возвеличением себя на суде навлек на себя зависть и этим еще более способствовал своему осуждению… Он выказал силу духа: придя к убеждению, что умереть ему лучше, чем продолжать жить, он… перед смертью не выказал малодушия» (Там же. 32–33).

Платон не говорит столь же категорично — будто бы его учитель прямо-таки считал, что ему пора умереть, — но все же и у него Сократ — уже после вынесения окончательного приговора — выражается в несколько схожем духе: «Я… гораздо скорее предпочитаю умереть после такой защиты, нежели оставаться живым, защищавшись иначе» (Платон. Апология Сократа. 38 е). Важный нюанс, как видим, тут все-таки есть: Сократ не вообще предпочитает смерть жизни, а честную смерть позорной жизни. Рыцарственная, гоплитская, спартанская позиция!

В противном случае пришлось бы предположить, что философу просто надоело жить на свете и он избрал такой экстравагантный способ самоубийства. Честно говоря, порой закрадывается подозрение, что в чем-то так оно и было. Трудно избавиться от впечатления, что, приложи Сократ хоть некоторые усилия — и он, возможно, был бы даже оправдан и уж, во всяком случае, скорее всего не осужден на казнь. Все-таки обычно процессы по делам такого рода не заканчивались столь жестоким решением. Приговаривая «босоногого мудреца» к высшей мере, дикасты явно действовали под влиянием эмоций, возбужденных в них речами подсудимого. Потом наверняка даже сожалели — поступили, дескать, чрезмерно строго. Но сделать было ничего уже нельзя: как мы знаем, приговор гелием какому-либо пересмотру или апелляции не подлежал.

Сохранилась, правда, поздняя традиция, согласно которой якобы «очень скоро афиняне раскаялись: они… Мелета осудили на смерть, остальных (обвинителей. — И. С.) — на изгнание» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. II. 43). В принципе, подобный образ поведения был отнюдь не чужд афинянам: признать, что такое-то решение было принято неверно, однако — поскольку державный демос, воплощенный в гелиее, ошибаться не может — наказать тех, кто «обманул» этот самый демос, «навязал» ему неправильный поступок. Иными словами, обвинителей. Так, после завершившегося чудовищной несправедливостью суда над стратегами, одержавшими победу при Аргинусских островах (а нам суд этот памятен, поскольку в нем, как мы знаем, сыграл свою роль и Сократ), обвинители во главе с Калликсеном подверглись преследованию и были вынуждены бежать из Афин (Ксенофонт. Греческая история. I. 7. 35).

Но вот в данном конкретном случае что-то в торжество справедливости верится с трудом. Похоже, перед нами — попытка выдать желаемое за действительное, закономерная реакция тех писателей последующих эпох, которые были до глубины сердца возмущены тем, что сотворили с Сократом, и хотели, чтобы зло получило по заслугам.

Характерно, что современники событий ничего не говорят о подобной развязке. Ксенофонт приводит лишь следующую деталь. Уже после приговора, «увидав проходившего мимо Анита, Сократ, говорят, сказал: Он гордится, как будто совершил какой-то великий, славный подвиг, предав меня смертной казни за то, что я, видя, каких великих почестей удостоили его сограждане, сказал, что не следует ему учить сына кожевенному делу… Я встретился однажды на короткое время с сыном Анита: мне показалось, что он — человек даровитый; поэтому я нахожу, что он не останется при том рабском занятии, к которому его предназначил отец; а за неимением хорошего руководителя он впадет в какую-нибудь гнусную страсть и, конечно, далеко пойдет по пути порока.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация