Сократ, разумеется, провел свой последний день по обыкновению в беседе с друзьями и учениками. Весь этот день — начиная с освобождения от кандалов и вплоть до того момента, когда Критон закрыл глаза умершему другу, — детально и ярко описан Платоном в знаменитом «Федоне». Заглавный герой диалога, ученик Сократа, рассказывает своему знакомому Эхекрату о том, что случилось, не жалея красок. И в первую очередь передает общую атмосферу дня:
«…Я испытывал удивительное чувство. Я был свидетелем кончины близкого друга, а между тем жалости к нему не ощущал — он казался мне счастливцем, Эхекрат, я видел поступки и слышал речи счастливого человека!.. Это было какое-то совершенно небывалое чувство, какое-то странное смешение удовольствия и скорби — при мысли, что он вот-вот должен умереть. И все, кто собрался в тюрьме, были почти в таком же расположении духа и то смеялись, то плакали, в особенности один из нас — Аполлодор» (Платон. Федон. 58 с сл.).
Собеседник желает знать подробности:
«Эхекрат: Кто же там был вместе с тобою, Федон?
Федон: Из тамошних (то есть афинских. — И. С.) граждан — этот самый Аполлодор, Критобул с отцом (Критоном. — И. С.), потом Гермоген, Эпиген, Эсхин, Антисфен. Был и пеаниец Ктесипп, Менексен и еще кое-кто из местных. Платон, по-моему. был нездоров.
Эхекрат: А из иноземцев кто-нибудь был?
Федон: Да, фиванец Симмий, Кебет, Федонд, а из Мегар — Евклид и Терпсион…
Эхекрат: И больше никого не было?
Федон: Кажется, больше никого» (Платон. Федон. 59 bс).
Итак, вроде бы с исчерпывающей полнотой перечислены действующие лица последнего акта «драмы Сократа». Но не будем забывать, что автор диалога — Платон, который всегда был несколько «себе на уме», и чем старше — тем больше. А «Федон», напомним, к числу ранних (сократических) и наиболее, так сказать, простодушных сочинений Платона не относится. Не расставил ли нам автор каких-нибудь «подводных камней»?
Первый из таковых сразу бросается в глаза. В числе тех, кто был с Сократом в его последний день, не названы в только что приведенном перечне его жена Ксантиппа и дети. А между тем, как мы сразу после этого узнаем, читая тот же диалог, они, естественно, тоже посетили тогда философа. Ну ладно, отсутствию упоминания о них удивляться еще не приходится: известно, что для гражданина классического греческого полиса, этакого «мужского клуба»
, женщины и дети — если не полное ничто, то нечто близкое к этому.
Однако обратим внимание и на другое, более важное. Как охарактеризовано отсутствие (или присутствие?) самого Платона? «Платон, по-моему, был нездоров». Сразу два смущающих момента. Во-первых, это «по-моему» уже задает некий градус сомнения. Во-вторых, что значит «был нездоров»? Из подобной формулировки еще не вытекает напрямую, что он и при смерти учителя не был. Ради возможности в последний раз повидаться с ним он вполне мог прийти, даже и будучи болен. В исследовательской литературе подчас высказывается такая мысль: Платон не пришел в тот день к Сократу, лишь сославшись на (мнимую?) болезнь, а на самом деле просто для него невыносимо было бы присутствовать на казни человека, который долгое время значил для него всё. Честно говоря, не верится в это. Платон, в конце концов, не какая-нибудь «кисейная барышня», склонная к обморокам при созерцании тяжелых сцен. Да и не нежный юноша: хотя он и принадлежал к младшим ученикам Сократа, но все же в 399 году до н. э. ему было уже 28 лет.
Думается, Платон совершенно сознательно выразился именно так, как выразился, дабы для читателей диалога остался неразрешенным вопрос: так находился или не находился он в числе тех, кто провел с Сократом этот скорбно-радостный день? На самом-то деле, по нашему глубокому убеждению, он тоже там сидел и слышал все то, что говорил «босоногий мудрец» в преддверии смерти: уж очень живо и непосредственно данное им в «Федоне» описание. Но просто у Платона был принцип, которого он придерживался неукоснительно: никогда не выводить себя самого в качестве действующего лица своих диалогов. Ни в одном из них (а их — десятки) он действительно не появляется. Как будто бы и не имеет никакого отношения к Сократу, а просто излагает факты, вовсе его лично не касающиеся.
Не будем сейчас рассуждать, почему Платон следовал этому принципу. Но то, что он так делал, — факт, не подлежащий сомнению. Выскажем здесь также мысль, которая, возможно, покажется еретической: в тех случаях, когда нужно было косвенно указать на свое участие в том или ином событии, он пользовался своеобразным псевдонимом. А именно — скрывался за именем некоего Аполлодора (он и чуть выше, как мы видели, упомянут). Об этом последнем настолько мало известно, что, вообще говоря, нельзя утверждать с паяной определенностью, существовал или не существовал такой человек.
От лица Аполлодора написан «Пир» — произведение для Платона знаковое, одно из центральных. Упомянем тут же, что имя «Аполлодор» дословно означает «дар Аполлона», а именно с этим божеством Платон в последующей литературной традиции устойчиво ассоциировался, — надо полагать, потому, что ассоциировал себя сам.
Вот несколько соответствующих замечаний античных авторов: «Рассказывают, что Сократу однажды приснился сон, будто он держал на коленях лебеденка, а тот вдруг покрылся перьями и взлетел с дивным криком: а на следующий день он встретил Платона и сказал, что это и есть его лебедь» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. III. 5). Лебедь, как известно, считался священной птицей Аполлона
. Восходит же процитированный рассказ, надо думать, к самому Платону (а к кому же еще?).
Рассказ о матери и отце Платона, по словам Диогена Лаэртского, ходивший по Афинам: «Когда Погона была в цвете юности, Аристон пытался овладеть ею, но безуспешно: и, прекратив свои попытки, он увидел образ Аполлона; после чего сохранял жену в чистоте, пока та не разрешилась младенцем. Родился Платон в 88-ю олимпиаду, седьмого фаргелиона, в день, когда делосцы отмечают рождение Аполлона…» (Там же. III. 2). Здесь сказано — ни много ни мало — о том, что настоящим отцом Платона был не афинянин Аристон, а сам бог Аполлон. Более того, и появился на свет мыслитель в один день со своим «небесным родителем». Именно к этой дате аттического календаря приурочивали уже непосредственные ученики Платона в Академии празднование дня его рождения. Наверное, здесь самое время вспомнить о том, что день рождения самого Сократа справлялся шестого фаргелиона, то есть накануне. Куда уж символичнее…
Сам Диоген Лаэртский сочинил о Платоне стихотворение, начинавшееся так:
Фебом на благо людей рождены и Платон и Асклепий:
Тот — целителем душ, этот — целителем тел.
(Там же. III.45).
Здесь Платон сопоставлен с богом врачевания Асклепием, который, согласно мифам, считался отпрыском Аполлона.
У писателя более позднего времени все эти «аполлоновские нюансы» личности Платона еще более утрируются, до приобретения откровенно сказочного облика: «Говорят, будто однажды ночью призрак Аполлона возлег с его матерью Периктионой (тут, кстати, зафиксирован более верный вариант написания имени матери Платона, Периктиона, а не Потопа. — И. С.), а потом предстал перед Аристоном и повелел ему не сочетаться более с Периктионою до тех пор, пока она не родит ребенка, и тот повиновался» (Олимпиодор. Комментарии к «Алкивиаду» Платона. 2).
