Собственно, мы хотим сказать, что традиция бестрепетно смотреть в лицо неправедной казни восходит (если не в мировом, то уж, во всяком случае, в европейском масштабе) именно к «босоногому мудрецу». От него она перешла к стоикам, а от тех — к ранним христианам. Всем известно из житийной литературы, как их мучили и губили римские власти и как бескомпромиссны были, несмотря ни на что, христианские мученики. Христианство на заре своей истории, несомненно, испытало определенное влияние стоицизма (Энгельс, назвав Сенеку «дядей христианства»
, в общем-то, не попал пальцем в небо, как с ним нередко случалось), а тем самым — и влияние Сократа, пусть косвенно.
* * *
Вот уже не в первый раз звучат у вас в связи с Сократом упоминания о христианах, Христе. И ведь действительно трудно не заметить целого ряда параллелей, которые позволяли называть Сократа «языческим Христом» или «христианином до Христа».
Этическая проповедь. Выдвижение исключительно высоких нравственных требований, которым учитель прежде всего следует сам — и, разумеется, призывает руководствоваться ими же своих последователей. Полный нонконформизм, нежелание и неумение «приспосабливаться». Как результат этого — столкновение с обществом и насильственная смерть.
А само отношение к смерти? Вспомним приводившиеся уже, на первый взгляд загадочные последние слова Сократа: «Мы должны Асклепию петуха». Настало время пояснить и это. Асклепий — древнегреческий бог медицины, и его считали своим покровителем все больные, желающие исцелиться. Выздоровевший приносил в жертву петуха — это был его благодарственный дар божеству. Получается, Сократ воспринимал свою смерть как исцеление, а значит, жизнь для него была болезнью?! Во всяком случае, так выходит, если следовать интерпретации Платона. Взгляд, в общем-то, тоже вполне соответствующий христианскому: эта религия, как всем известно, считает главной посмертную судьбу человека, а здешнюю краткую жизнь — лишь периодом приготовления к вечной. Другое дело, что мы не можем быть полностью уверены в точности передачи Платоном мысли учителя. Что сам Платон (во всяком случае, в зрелые годы) считал именно так — в этом сомневаться не приходится. Но вот Сократ… Тут есть определенные сомнения, и выше уже говорилось о несоответствиях, которые возникают, если безоговорочно приписать «босоногому мудрецу» подобные воззрения. Но, с другой стороны, полностью придумать данный тезис и беспочвенно приписать его Сократу Платон тоже ведь не мог: среди его читателей были люди, лично знавшие Сократа, и откровенная неправда была бы быстро уличена.
А вот и еще один момент сходства между Сократом и Христом. У проповедника из Галилеи было множество слушателей, но среди них четко выделялась небольшая группа ближайших, самых верных учеников и последователей — апостолов. В случае с Сократом встречаем полную параллель: беседовал он тоже с большим количеством людей, но и у него были свои «апостолы», свой «ближний круг». Эти люди, с которыми «босоногий мудрец» особенно любил общаться, проводя с ними если не все время, то значительную его часть, в большинстве своем уже знакомы нам из предыдущих глав. Впоследствии многие из них продолжили занятия философией и вошли в историю этой дисциплины под общим наименованием сократиков.
Но вот тут-то, сравнивая апостолов Христа с сократиками, натыкаемся мы и на принципиальнейшее различие, опять коренящееся в цивилизационных несходствах. Как сообщается в Новом Завете, апостолы, потрясенные арестом Иисуса, на первых порах разбежались; Петр даже временно отрекся от учителя. На самой казни из апостолов присутствовал вроде бы один только Иоанн. Но уже вскоре апостолы вновь собрались и не дали погибнуть делу основателя религии — создали христианскую Церковь, некий единый духовный организм.
Совсем иначе получилось с ближайшими учениками Сократа. Вначале они, кажется, не разбежались. Во всяком случае, на казни были многие из них. Правда, сократики ощущали, что Афины им лучше на время покинуть. Озлобление демоса легко могло перекинуться с самого Сократа на его друзей и приверженцев. И они перебрались в соседние Мегары: один из них, Евклид, был гражданином этого полиса, он-то и приютил у себя единомышленников (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. И. 106).
Но в том-то все и дело, что сократики тогда уже перестали (или, по крайней мере, переставали) быть единомышленниками. Очень скоро их кружок распался, их пути разошлись. Каждого ожидала своя судьба, некоторых — славная, а уж известность приобрели почти все. Ноне встали они у истоков чего-то мощного и единого — нет, напротив, фактически перессорились друг с другом.
Как сложилась дальнейшая жизнь сократиков — в большинстве случаев известно. Очевидно, вскоре умер самый старый из них — Критон, которого, если продолжать сравнивать учеников Сократа с учениками Христа, в наибольшей степени можно уподобить, пожалуй, Петру — тоже самому зрелому из апостолов, но при этом самому наивному в глубоких богословских вопросах, зато отличавшемуся житейской практичностью.
Коль скоро мы уж приняли эту метафорическую «систему координат», в которой Петру соответствует Критон, то подходящей параллелью для апостола Иоанна, «ученика возлюбленного», будет, несомненно, Платон с его высоким духом и смелыми, имевшими огромное значение прозрениями. Но, впрочем, о Платоне здесь сколько-нибудь детально говориться не будет — мы уже и так достаточно много знаем о перипетиях его биографии после казни учителя. Главным, напомним, было создание Платоном Академии.
А что же остальные сократики? Евклид стал основоположником и главой мегарской философской школы. Он и его последователи, формируя свое учение, ряд положений взяли у Сократа, а ряд — у его вечных оппонентов, софистов. Подобный «синтез» выглядит довольно противоестественно, и тем не менее факт остается фактом. Мегарики (так называют представителей этой школы) усиленно занимались спорами, полагая, что подражают в этом «босоногому мудрецу». Но если у Сократа спор всегда направлен на поиск истины, то споры мегариков — самоцель, досужие словопрения. Чтобы легче побеждать оппонентов, эти философы, в частности, разработали целый ряд софизмов — ловких словесных ухищрений, запутывавших собеседника, но построенных обычно на незаметной подмене понятий. Выше уже упоминались, например, «рогатый софизм» и «критский софизм». В целом мегарская школа не внесла значительного вклада в развитие античной философской мысли.
То же можно сказать о так называемой элидо-эретрийской школе, основанной Федоном. одним из самых молодых учеников Сократа. Об особенностях этой школы вообще известно настолько мало, что вряд ли можно дать ответственную характеристику проповедовавшегося в ней учения.
Некоторые из сократиков хотя и не встали у начала собственных школ, но все же в той или иной степени прославились. Припоминается прежде всего имя тоже хорошо уже знакомого нам Ксенофонта. Покинув Афины еще до казни Сократа, он тем не менее всегда считал себя его верным учеником. Для творческой же деятельности Ксенофонта было, как известно, характерно стремление к этакому энциклопедическому универсализму. Писал и исторические трактаты, и мемуары, занимался и философией, и экономикой; даже какая-нибудь псовая охота могла для него быть предметом рассмотрения в специальной книге… Но все это. разумеется, вело к некоторой поверхностности. Если в античности Ксенофонта еще рассматривали в числе философов следующего за Сократом поколения (например: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. II. 48–59), то ныне его уже, как правило, не включают в историю философии, а если и упоминают в соответствующих трудах — то единственно только из-за его «Воспоминаний о Сократе».
