В любом случае, главной аудиторией софистов были, конечно, не старики, а молодежь — преимущественно из знатных и богатых семей. Вот она-то с восторгом слушала лекции софистов, в которых привлекало все — и вящая новизна развиваемых идей, и подчеркиваемая этими учителями практическая применимость даваемых ими знаний.
Среди афинян появились фанатичные поклонники софистов. Особенно «прославился» в этом смысле Каллий, сын Гиппоника, представитель древнего аристократического рода Кериков, слывший самым богатым человеком в Афинах. Его дед, тоже Каллий, был знаменитым дипломатом (заключил мирный договор, завершивший Греко-персидские войны) и трехкратным победителем в Олимпийских играх; его отец Гиппоник тоже принадлежал к политикам и военачальникам — впрочем, не самым крупным — и в целом имел репутацию почтенного и благонамеренного гражданина. А этот Каллий-младший увлекся «привозной мудростью» и «переплатил софистам денег больше, чем все остальные вместе» (Платон. Апология Сократа. 20 а). Платону вторит Ксенофонт: у него Сократ говорит Каллию: «Ты много денег передавал и Протагору. чтобы научиться у него мудрости, и Горгию, и Продику, и многим другим…» (Ксенофонт. Пир. I. 5). Приезжавшие в Афины софисты останавливались обычно именно в доме Каллия (Платон. Протагор. 311 а, 314 с — е). Результат, кстати, для Каллия был плачевен: он разорился. В начале IV века до н. э. один афинский автор говорил о нем так: «Каллий, Гиппоников сын, в ближайшее время по смерти отца считался самым богатым человеком в Элладе, и, как говорят, дед оценил свое состояние в двести талантов, а теперь его имущество не ценится и едва таланта» (Лисий. XIX. 48). Талант — древнегреческая мера стоимости, соответствовавшая примерно 26 килограммам серебра.
В числе софистов, вне всякого сомнения, имелись действительно крупные мыслители. В их числе следует назвать философа Протагора из Абдер, оратора Горгия из Леонтин и др. Но подвизались в качестве софистов также и несколько десятков самонадеянных посредственностей, а то и просто шарлатанов. Именно таковыми выведены, например, в одном из диалогов Платона братья Евтидем и Дионисодор с Хиоса, которые, расположившись в одной из палестр, вызывают любого желающего на диспут и, вступая в него, откровенно дурачат «почтеннейшую публику» дешевыми словесными ухищрениями (Платон. Евтидем. 273 а слл.). Шарлатаны, конечно, не будут нас здесь интересовать; займемся теми софистами, которые действительно внесли серьезный вклад в развитие древнегреческой мысли
.
Безусловно, у каждого из видных представителей софистического движения было какое-то свое собственное учение. Но всем (или, по крайней мере, многим) этим учениям, несмотря на индивидуальные отличия, был присущ ряд важных общих черт. Такими чертами являлись антропоцентризм, субъективизм и релятивизм.
Самое главное — в центре теоретических построений софистов находился человек. Как писал в одном из своих трудов Протагор, «человек есть мера всех вещей» (Протагор, фр. В I Diels — Kranz). Это высказывание стало классическим, очень знаменитым; ныне его знает, наверное, едва ли не каждый, хотя вряд ли многие правильно ответят на вопрос об авторе процитированных слов.
Протагоровский тезис знаменовал два исключительно значимых новшества. Во-первых, тот самый «поворот к человеку». Философы предыдущих эпох, как говорилось в предыдущей главе, занимались в основном проблемами внешнего физического мира, пытались открыть законы, по которым возникла и живет Вселенная. Деда человеческие не интересовали их, поскольку казались слишком «мелкими». Софисты же принципиально отказались от изучения мира, считая его непознаваемым. Особенно четко и откровенно (может быть, с прямой целью шокировать публику) выразил этот агностицизм Горгий, выдвинувший три положения: I) ничего не существует; 2) если что-то и существует, то оно непознаваемо; 3) если что-то и познаваемо, то невыразимо (Горгий, фр. В 3 Diels — Kranz; цитата не дословная, но адекватно передающая то, что хотел сказать мыслитель). Иными словами, изучать возможно только человека, его внутренний мир, взаимоотношения людей, жизнь общества. Да, собственно, только это и нужно для жизни.
Во-вторых, что еще вытекает из признания человека мерой всех вещей? Ведь нет же какого-то одного, абстрактного человека; есть множество людей, и у каждого — своя «мера», свои суждения, свое видение мира. А значит, все относительно, все субъективно. Нет никакой абсолютной истины, обшей для всех; не существует объективных ценностей. Можно доказать или опровергнуть все, что угодно — для этого следует лишь ловко подбирать аргументы (это называлось «делать слабый довод сильным»)
.
Логично выводимыми импликациями рассмотренной релятивистской посылки (впрочем, в полной мере осознанными и акцентированными уже представителями младшего поколения софистов, такими, как Критий и Фрасимах) были такие черты учений некоторых из них, как прагматизм в этике (истинно то, что полезно и выгодно), правовой нигилизм, а порой — и откровенный культ силы (кто сильнее, кто сумеет навязать оппоненту свою точку зрения, тот и прав). Афинские послы в 416 году до н. э., ведя переговоры с осажденными жителями острова Мелоса, цинично заявляли: «Более сильный требует возможного, а слабый вынужден подчиниться» (Фукидид. История V. 89). Нет сомнения, что этому отстаиванию «права сильного» они научились у софистов.
Конечно, не стоит оценивать деятельность софистов только отрицательно, уподобляясь в этом их яростному критику Платону. Они способствовали широкому распространению знаний в Греции. Ранние мыслители проповедовали свои идеи в узких кружках единомышленников, а софисты вынесли философию на улицы и площади. Эти всесторонне образованные люди, «энциклопедисты» и «просветители» тогдашнего мира (эпоху софистов иногда даже называют эпохой «греческого Просвещения»), внесли вклад в развитие ряда наук (языкознания, теории государства и права и др.), фактически положили начало античному ораторскому искусству. Софистам вообще был свойствен универсализм, он являлся предметом их законной гордости. Они прежде всего ставили себе в заслугу именно широту своих интересов и занятий, свое «много-знание».
Тем не менее в целом деятельность софистов, бесспорно, способствовала подрыву устоявшихся полисных ценностей и представлений, кризису общепринятых верований и морали, росту индивидуалистических настроений, губительных для исконно коллективистского духа классического полиса. В высшей степени характерна нарисованная впоследствии Платоном в диалоге «Горгий» карикатура на поздних софистов — образ молодого афинянина Калликла, проникшегося «модными» учениями до глубины души, не желающего признавать никаких законов и нравственных норм и славящего не ведающую ограничений волю «сильной личности».
Для софистов было вообще характерно критическое отношение к традиционному мировоззрению, особенно к религии. Тот же Протагор написал специальный труд «О богах», причем, судя по всему, с откровенно скептических позиций. Во всяком случае, сочинение начиналось словами: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их и каковы они, потому что слишком многое препятствует такому знанию, — и вопрос темен, и людская жизнь коротка» (Протагор, фр. В 4 Diels — Kranz)
. Весьма интересно было бы узнать, что же дальше писал Протагор о богах на протяжении целого трактата, если в первой же его фразе заявляется, что сказагь-то о них, собственно, ничего и нельзя. Но, увы, это произведение утрачено.
