«АФИНСКИЙ СИЛЕН»
В необъятном мире древнегреческой мифологии имелись, помимо многих других, такие странные, причудливые порождения народной фантазии, как сатиры и силены. Эти существа получеловеческого, полузвериного облика, входившие в окружение Диониса — бога вина и веселья, — часто характеризуются в научной литературе как «демоны плодородия» («демоны» здесь — в значении «низшие божества языческой религии»). Это их качество выражалось в необычайно похотливом нраве: в мифах они постоянно преследуют нимф и вакханок.
О сатирах слышал, наверное, почти каждый, а вот силены меньше знакомы широкому читателю. Собственно, различия между ними минимальны. И те и другие изображались в общем похоже. Голова и торс — человеческие (впрочем, на голове небольшие рожки), нижняя же часть тела — как у животного: покрытые густой шерстью ноги с копытами и лошадиный хвост. Черты лица довольно уродливы, но при этом забавны: курносый нос, толстые губы, глаза навыкате…
Если хотели все же отличать силенов от сатиров, то подчеркивали следующие особенности: сатиры изображались молодыми, а силены — пожилыми, соответственно, плешивыми. Сатиры охочи до женского пола, а силены больше склонны к выпивке, поэтому они часто изображены в обнимку с винным мехом. Впрочем, полной ясности и определенности в мифологии силенов не существовало. Согласно одной из версий, был только один силен (его так и звали — Силен), учитель Диониса, отец многочисленных сатиров. По другой же версии, силенов, как и сатиров, было много.
Не удивительно, что у самих античных авторов встречаются случаи путаницы между этими двумя видами мифологических персонажей. Так, то ли силеном, то ли сатиром считался Марсий, который дерзко вызвал на музыкальное состязание самого Аполлона, но потерпел поражение, и разгневанный бог предал его жестокой смерти. Иногда слова «силен» и «сатир» даже употреблялись как взаимозаменяемые синонимы.
Почему-то образы силенов и сатиров были очень любимы мастерами греческого искусства. Возможно, из-за присущего этим образам комизма. Изготовлялись, например, полые внутри скульптурные изображения этих существ, которые открывались и служили своеобразными шкатулками для хранения драгоценностей, умащений или маленьких статуэток божеств.
Этот пояснительный экскурс в начале главы потребовался нам потому, что без него многим осталось бы непонятным то очень яркое и меткое сравнение (фактически — развернутая метафора), которое употребляет Алкивиад в «Пире», характеризуя Сократа. Этот пассаж обязательно приводится во всех книгах о «босоногом мудреце» — столь многое он объясняет. Последуем же и мы общему примеру:
«Хвалить же, друзья мои, Сократа я попытаюсь путем сравнений. Он, верно, подумает, что я хочу посмеяться над ним, но к сравнениям я намерен прибегать ради истины, а совсем не для смеха.
Более всего, по-моему, он похож на тех силенов, какие бывают в мастерских ваятелей и которых художники изображают с какой-нибудь дудкой или флейтой в руках. Если раскрыть такого силена, то внутри у него оказываются изваяния богов. Так вот. Сократ похож, по-моему, на сатира Марсия. Что ты сходен с силенами внешне, Сократ, этого ты, пожалуй, и сам не станешь оспаривать. А что ты похож на них и в остальном, об этом послушай. Скажи, ты дерзкий человек или нет? Если ты не ответишь утвердительно, у меня найдутся свидетели. Далее, разве ты не флейтист? Флейтист, и притом куда более достойный удивления, чем Марсий. Тот завораживал людей силой своих уст, с помощью инструмента… Ты же ничем не отличаешься от Марсия, только достигаешь того же самого без всяких инструментов, одними речами… Слушая тебя или твои речи в чужом, хотя бы и очень плохом, пересказе, все мы, мужчины, и женщины, и юноши, бываем потрясены и увлечены…
Когда я слушаю его, сердце у меня бьется гораздо сильнее, чем у беснующихся корибантов (жрецы экстатического культа богини Кибелы. — И. С.), а из глаз моих от его речей льются слезы; то же самое, как я вижу, происходит и со многими другими. Слушая Перикла и других превосходных ораторов, я находил, что они хорошо говорят, но ничего подобного не испытывал, душа у меня не приходила в смятение, негодуя на рабскую мою жизнь. А этот Марсий приводил меня часто в такое состояние, что мне казалось — нельзя больше жить так, как я живу…
Вы видите, что Сократ любит красивых, всегда норовит побыть с ними, восхищается ими, и в то же время ничего-де ему не известно и ни в чем он не смыслит. Не похож ли он этим на силена? Похож, и еще как! Ведь он только напускает на себя такой вид, поэтому он и похож на полое изваяние силена. А если его раскрыть, сколько рассудительности, дорогие сотрапезники, найдете вы у него внутри!..
Сократ и в повадке своей, и в речах настолько своеобычен, что ни среди древних, ни среди ныне живущих не найдешь человека, хотя бы отдаленно похожего на него. Сравнивать его можно, как я это и делаю, не с людьми, а с силенами и сатирами — и его самого, и его речи.
Кстати сказать, вначале я не упомянул, что и речи его больше всего похожи на раскрывающихся силенов. В самом деле, если послушать Сократа, то на первых порах речи его кажутся смешными: они облечены в такие слова и выражения, что напоминают шкуру этакого наглеца сатира. На языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики, и кажется, что говорит он всегда одними и теми же словами одно и то же, и поэтому всякий неопытный и недалекий человек готов поднять его речи на смех. Но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала видишь, что только они содержательны, а потом, что речи эти божественны, что они таят в себе множество изваяний добродетели и касаются множества вопросов, вернее сказать, всех, которыми подобает заниматься тому, кто хочет достичь высшего благородства» (Платон. Пир. 215 а слл.).
Как видим, не обходится здесь Алкивиад без упоминания о внешности Сократа. Об этой внешности уже вкратце говорилось в начале нашей книги. Напомним, философ был лысым, курносым, с глазами навыкате, с большим ртом и толстыми губами… И ведь действительно — силен силеном! Особенно это бросается в глаза, когда смотришь на его сохранившиеся античные скульптурные изображения.
Тут, правда, нужно учитывать, что все эти изображения — посмертные. Во времена Сократа еще не создавали статуй живых людей, какими бы знаменитыми они ни были. Только для победителей в Олимпийских играх делалось исключение, но Сократ к ним, понятно, не относился. К тому же подлинная слава пришла к нему позже — после выхода в свет произведений Платона, Ксенофонта и других его учеников. Вполне можно допустить, что скульпторы, создавая традиционный и ставший впоследствии столь узнаваемым образ «босоногого мудреца», опирались именно на описание его внешности в сократических сочинениях, в частности, на только что приведенные слова Алкивиада в «Пире». Иными словами, весьма вероятно, что они, встретив эту колоритную метафору «Сократ — силен», сознательно или бессознательно привносили в черты его лица нечто от силена.
С внешностью Сократа связан один в высшей степени интересный эпизод, который был описан его учеником Федоном в диалоге «Зопир», к сожалению, не сохранившемся (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. 1.1.105). Эта история в античности была хорошо известна, а до нас дошла в изложении Цицерона:
