Этот диалог — один из немногих, который все же заканчивается более или менее четко сформулированным выводом. Однако характерно, что и в этом выводе появляется нечто божественное, то есть непостижимое для человеческого разумения. Подобный ход мысли мы уже встречали чуть выше, говоря о «Меноне». Сократ вновь и вновь подчеркивает ограниченность чисто рационального знания, данного людям.
СОКРАТОВСКАЯ ИРОНИЯ
Рассказывая о Сократе, нам уже неоднократно приходилось упоминать об иронии. И не удивительно: это — одна из главных, определяющих черт всего жизненного и особенно речевого стиля героя нашей книги. Сократ насквозь ироничен.
Однако что именно следует понимать под сократовской иронией? Вопрос нуждается в специальном рассмотрении, — прежде всего потому, что античное, древнегреческое понятие иронии довольно существенно отличалось от современного
.
Что же не имеют в виду, когда говорят об иронии? Даем определение по одному из самых авторитетных словарей: «Ирония — тонкая насмешка, выраженная в скрытой форме»
.
А у античных греков? В их языке существовало существительное eironeia — именно от него, собственно, происходят слова, обозначающие иронию в новых европейских языках. Поэтому иногда древнегреческое eironeia так и переводят — «ирония». Однако из-за этого возникают некоторые несообразности.
Вот, например, фраза из труда философа Феофраста, ученика Аристотеля: «Ирония в широком смысле — это притворство, связанное с самоумалением в действиях и речах» (Феофраст. Характеры. 1.1). Читаешь такое в русском переводе и явственно ощущаешь: что-то здесь не так. Не имеет у нас слово «ирония» такого смысла. Или, во всяком случае, если и имеет — то редко, а в основном употребляется в другом значении. Так что в подобных случаях либо необходимо разъяснять, что речь идет о специфически античной иронии, либо же переводить слово eironeia как-то иначе.
Часто так и делают: преимущественно передают eironeia через «притворство»
. Но получается ли лучше? Попробуем проверить. Приведем для этого несколько классических суждений об eironeia, принадлежащих Аристотелю. Этот великий систематизатор, как известно, любил все «раскладывать по полочкам», всему давать определения (между прочим, это черта, перенятая им как раз у Сократа). И в своих этических трактатах он неоднократно возвращается к вопросу, что такое eironeia. В цитируемом академическом переводе
, который выполнила выдающийся филолог Н. В. Брагинская, eironeia повсюду передается именно через «притворство».
«Итак, что касается правды, то пусть, кто держится середины, называется, так сказать, правдивым, обладание серединой — правдивостью, и извращения |истины] в сторону преувеличения — хвастовством и его носитель — хвастуном, а в сторону умаления — притворством и <его носитель> — притворой» (Аристотель. Никомахова этика. II. 1108 а 20 слл.).
«Принято считать, что хвастун склонен приписывать себе славное — то, чего у него нет, или большее, чем у него есть; а притвора, наоборот, отрицает, (что у него есть то), что у него есть, или преуменьшает (это); тот же, кто держится середины, как |человек| «прямой», что ли, — и в поведении, и в речах правдивый, признающий, что владеет тем, что у него есть, не больше и не меньше. Все это можно делать и с определенной целью, и просто так. И если поступки не преследуют известную цель, то каков каждый [человек по складу], таковы его слова и поступки, так он и живет.
Обман сам по себе дурен и заслуживает осуждения, а правда прекрасна и заслуживает похвалы. Так и правдивый человек как держащийся середины, заслуживает похвалы, а обманывающий — безразлично, в какую сторону — заслуживает осуждения. но в большей степени — хвастун» (Аристотель. Никомахова этика. IV. 1127 а 22 слл.).
«Притворы, которые говорят о себе приниженно и на словах отклоняются в сторону преуменьшения, представляются людьми, скорее, обходительного нрава; кажется, что они говорят так не ради наживы, но избегая важничанья, и прежде всего они отказывают себе в славном, как делал, например, Сократ. Те, кто <притворяется> по ничтожным поводам, когда очевидно [обратное], называются лицемерами и вполне заслуживают презрения, а иногда это оказывается хвастовством, например одежда лаконян, ибо и излишек, и нарочитый недостаток [могут быть] хвастливыми. А кто умеренно прибегает к притворству и притворяется не в том, что слишком бросается в глаза, — те кажутся обходительными. Правдивому, но-видимому, противоположен хвастун, ибо он хуже притворы» (Аристотель. Никомахова этика. IV. 1127 b 22 слл.).
«Делать вид. что имеешь больше того, что имеешь, — это хвастовство, а меньше — это притворство; середина между ними и есть правдивость» (Аристотель. Большая этика. 1.1186 а 26 сл.).
«Хвастун выказывает себя имеющим больше того, что у него есть, или знающим то, чего не знает; притворщик, напротив, делает вид, что имеет меньше, чем на самом деле, и не говорит того, что знает, но скрывает свое знание» (Аристотель. Большая этика. I. 1193 а 28 слл.).
Как видим, в одном из процитированных пассажей прямо упоминается Сократ. Но все-таки — что же за качество здесь разбирается? Постоянно подчеркивается, что оно противоположно хвастовству, что оно есть как бы «хвастовство наоборот». Но, с другой стороны, указывается, что противоположности могут сходиться, и в качестве примера приводятся спартанцы, для которых их рваные плащи были предметом своеобразного щегольства. Мы могли бы тут припомнить еще и об Антисфене, который тоже щеголял дырами на одежде.
Хвастовство, или бахвальство, определяется довольно просто, тут все ясно, проблема с переводом вообще не встает. А вот как все-таки передать противоположное качество, ту самую eironeia? Ясно, что значение «ирония» почти ни в одном из приведенных контекстов не подойдет. Но оптимально ли «притворство»? Тоже далеко не всегда — имеются явные минусы. И по двум причинам.
Во-первых, уж очень отчетливо негативные обертоны имеет русское слово «притворство». Оно однозначно вписывается в тот (довольно неблаговидный) смысловой ряд, в котором стоят слова «ложь», «фальшь», «лицемерие»… А греческая eironeia далеко не всегда несет тот же отрицательный оттенок. Вот и у Аристотеля совершенно справедливо сказано, что Сократ прибегал к ней ради того, чтобы избегать важничанья.
Но этим при желании еще можно было как-то пренебречь. Не менее важно, однако, второе: русское слово «притворство» имеет более широкий смысл, чем греческое слово «ирония». В нашем словоупотреблении притворяться — это совершенно не обязательно делать вид, будто имеешь или знаешь меньше, чем на самом деле. Вполне возможен и противоположный вариант: притворяться, что имеешь или знаешь больше, чем на самом деле. Так сказать, блефовать.
О чем же на самом деле идет речь? Древнегреческая eironeia, если быть максимально точными, — это самоуничижение. Самоуничижение демонстративное, а к тому же, что бы ни говорить, все-таки неискреннее, притворное. Тот же Сократ в действительности был вполне высокого мнения о себе, как мы еще увидим, но в обычных его беседах это никак не прочитывается.
