Я считаю, что будет ошибкой, если мы будем исходить из предпосылки, что Швеция уже находится в группе прогерманских стран, и этим ставить Швецию под одну скобку с Финляндией или Венгрией. Внешнеполитическая ориентация Швеции далеко еще не определилась, в ней идет глубокий процесс борьбы политических сил… В Швеции существуют веские политические силы и социально-хозяйственные интересы, оказывающие весьма заметное сопротивление германизации Швеции. Широкая шведская общественность, несмотря на всю огромную политическую работу, какую проделывает здесь Германия, продолжает оставаться антигерманской…
Промышленный и банковский мир не только теснейшим образом связан с английскими финансами и дорожит английским рынком, но немцы раздражают деловые финансовые сферы Швеции своим добросовестным отношением к германской задолженности. При расчетах по клирингу шведы снова оказываются одураченными немцами… Германия покупает в Швеции сырье, т. е. в огромном количестве руду и продукты сельского хозяйства…
Конечно, в Швеции очень силен еще традиционный страх перед «восточным соседом», этот страх можно легко использовать в антисоветском наплавлении, и я нисколько не считаю, что предубежденность против Союза в Швеции изжита…»
Александра Михайловна предлагала проявить активность, привлекая влиятельных шведов на свою сторону: «Почему нам не попытаться «поухаживать» за шведским комсоставом, как это делают немцы и англичане? Пригласить в Союз отборную публику, показать, что мы с ними считаемся и прочее. Я не могу давать указания, как проводить эту работу, но ясно, что одной деятельности здесь военного атташе и полпредства совершенно недостаточно. При всех симпатиях к Германии среди военных есть и такие, которые учитывают мощь Союза и выгоду не вступать с нами в драку. Военная сила Союза импонирует. Известную часть шведского офицерства еще можно обработать…»
Ответив на интересовавшие Крестинского вопросы, Коллонтай не удержалась и поведала о своих успехах: «Не знаю, читали ли Вы любопытное сообщение из Парижа, что на Международном конгрессе женщин — представительниц делового мира и профтруда установлены были «высшие рекорды» женщин, пользующихся мировой известностью. Меня признали «достойной» второго места, на первом мисс Перкинс, министр труда в Соединенных Штатах, на третьем профессор химии Ирен Жолио-Кюри…»
Александра Михайловна обратила внимание куратора из наркомата и на свою неустанную пропагандистскую деятельность:
«По вопросу о новом нашем законе об абортах я дала интервью в еженедельный журнал «Тидепарнег». Интервью прилагаю. Его перепечатали в целом ряде левых изданий Швеции и в норвежском официозе».
Как не вспомнить, что, когда Коллонтай еще работала в ЦК, в 1920 году, в Советской России разрешили аборты. Александра Михайловна ратовала за это, отстаивала разумность такой меры! Прошло полтора десятилетия, и позиция власть имущих в Москве полностью переменилась. 27 июля 1936 года появилось постановление ЦИКа и Совнаркома «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многодетным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве об абортах».
Аборт стал уголовно наказуемым преступлением, что привело к резкому скачку женской смертности. Потому что искусственно прерывать беременность стали не в медицинском учреждении, а подпольно: на дому, в антисанитарных условиях, часто неквалифицированно.
Тоталитарное государство не могло не проповедовать патриархальные взгляды: обязанность женщины — работать и рожать. Реальная эмансипация женщины отвергалась. Отказались от весьма либеральных законов о браке, семье и опеке, принятых в 1926 году и признававших фактические (то есть незарегистрированные) браки. Разводы подверглись осуждению (от судов требовали, чтобы поменьше разводили, поскольку советская семья — самая крепкая).
Вновь стали различать детей, рожденных в браке и вне брака. Когда-то Коллонтай предлагала создать специальный фонд, который бы финансировал воспитание детей, рожденных вне брака. Идею возмущенно отвергли, обвинив ее в пропаганде распущенности. Пошли иным путем. Указ президиума Верховного Совета СССР от 7 июля 1944 года не только усложнил процедуру развода, но и запретил установление отцовства внебрачных детей. Хотели укрепить советскую семью, а в реальности причинили страдания множеству людей. Бросающийся в глаза пропуск в анкетной графе «отец» стал причиной нравственных страданий многих молодых людей, которых государство сделало второсортными.
В указе говорилось: «Только зарегистрированный брак порождает права и обязанности супругов». В ситуации незарегистрированных отношений это полностью освобождало мужчин от обязанностей по отношению к детям. Все заботы ложились на мать. При мизерных зарплатах, жалком быте это обрекало матерей-одиночек на нищету.
Сталинское руководство свернуло то, чего женщины добились после революции — в том числе стараниями Коллонтай. Но требовалось демонстрировать довольство всем происходящим. В женский день газеты выходили с огромными заголовками «Советские женщины — самые счастливые женщины в мире!».
Писатель Илья Ильф (соавтор «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка») пометил в дневнике: «Женский автомобильный пробег в честь запрещения абортов»…
И что же Коллонтай? Александра Михайловна не моргнув глазом теперь защищала то, что заведомо считала порочным. И справедливо считала! Статистика покажет, что запрет не помог: число рождений сокращалось, а абортов, несмотря на запреты, — росло.
Ни Советскому Союзу, ни Германии драконовские меры нисколько не помогли. В Германии рождаемость падала, как и в других европейских странах. Это, правда, компенсировалось сокращением детской смертности. Но нацисты говорили о «вымирании нации», призывали женщин отдать себя семье, рождению детей и рейху.
В 1920-е годы в Германии появились консультативные центры (в основном с помощью левых сил, компартии и социал-демократов), где давали консультации относительно современных средств контрацепции. Но очень многие прибегали к абортам.
Нацисты считали аборт преступлением. Взяв власть, закрыли центры планирования семьи. В уголовный кодекс ввели жестокое наказание за искусственное прерывание беременности. В 1935 году врачам было предписано сообщать обо всех случаях выкидышей и преждевременных родов. Это была попытка выяснить, не скрывается ли за этим криминальный аборт. Запретили изготовление и продажу контрацептивных средств, хотя армейское начальство пыталось этому помешать: считало, что солдаты вермахта должны пользоваться презервативами, чтобы избежать венерических заболеваний.
В 1943 году в Германии ввели смертную казнь за производство абортов, потому что из-за войны рождаемость резко упала. Глава карательного аппарата рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер распорядился завести досье на всех врачей и акушерок, которых подозревали в том, что они помогают беременным избавиться от нежеланного ребенка. Но и гестапо не смогло помешать производству нелегальных абортов, их делалось столько же, сколько и до прихода нацистов к власти, — полмиллиона в год.
