«Красивой девушке» — жене Дыбенко — я также написала теплое и хорошее письмо, желая им обоим счастья, и в душе я действительно чувствую облегчение. Надо всегда ставить точку на личные неприятности, тогда открывается незасоренный путь для дальнейшей работы и творчества».
Александра Михайловна написала о разрыве всем, кому могла, — не только самым близким подругам, с которыми до поры до времени делилась сокровенными мыслями:
«Я известила «друзей» в Москве, что рада за счастье Павла Ефимовича и что у него «прелестная молодая жена». Этим я хочу пресечь невыносимое положение «жены», от которой тщательно скрывают всему свету известную связь мужа».
А у подруг просила совета, правильно ли поступила: «Теперь мучает еще одно. Кто она? По типу, облику. Скажете, не все ли равно? Нет, Павел — в значительной мере мое творение. Он растет, и в этом что-то мне дорогое. А вдруг она потянет его вниз, в болото обывательщины?
Слухи-сплетни говорят, что она из типа «совбарышень — содержаночек». Она заказала Павлу список подарков из-за границы… Н-да… Типично… Павел о ней говорит, как о «замечательной красавице», дочери «польского аристократа» (гм… гм). Кое-чему она научила Павла. Танцевать, носить шелковое белье — на ночь. Но есть и положительное. Павел бросил пить, кроме пива — и то за едой… И всё-таки у меня щемит, что Павел нашел именно ее… Боль матери…
Представьте, здесь никто не догадывается о том, что со мной. Я работаю вовсю. И после «Эроса» с его муками и изломами сразу деловито перехожу к закупке стольких-то бочек сельди, к шкурам тюленей, к продаже зерна, к бесконечному вопросу о Шпицбергене».
Да, воле и целеустремленности Коллонтай можно только позавидовать.
Больше уже они никогда не были вместе. Александра Михайловна занимала одну дипломатическую должность за другой. Павел Ефимович делал военную карьеру.
Двадцать восьмого мая 1924 года Коллонтай писала скульптору Марии Кисляковой: «Милая Микочка! Последний раз мы встретились с Вами в трудную и тяжелую для меня полосу жизни: назревал разрыв с Дыбенко. Теперь это уже всё заволоченное дымкой прошлое. Ранки не только зарубцованы, но потеряли всякую чувствительность. Жизнь взяла свое. И я этому рада, так как совершила сама над собою громадные усилия, большую работу, чтобы преодолеть и боль, и чувство, тогда далеко еще не изжитое. Прочтите «Пчелок» — поймете…»
Александра Михайловна имела в виду вышедшую в Петрограде в 1923 году ее книгу художественной прозы «Любовь пчел трудовых» из серии рассказов «Революция чувств и революция нравов».
А ведь в душе она не могла забыть Павла Ефимовича: «День в Стокгольме прошел сумбурно. Он разбудил во мне затихшие личные чувства муки и боли. И сейчас, перечитывая письмо мужа, я всплакнула и не могла заснуть».
Иногда она мысленно писала ему письма. Приезжая по делам в Москву, часто встречала Дыбенко, занимавшего крупные посты в армии.
Пятого июля 1923 года поделилась своими размышлениями с Марией Федоровной Андреевой, актрисой и женой Максима Горького: «Если я Вам скажу кратко: тов. Дыбенко сейчас не один в России; с ним юное, очаровательное существо… Вы за этим кратеньким сообщением прочтете целую повесть, которая разворачивается за кулисами деятельно-ответственной работы «на виду»… Улыбнетесь и скажете: знакомо! А когда я прибавлю к этому: но вместе с тем т. Дыбенко ни за что не хочет меня терять, и мы очень близки, и я уже приняла девочку и даже забочусь о ней. Вы покачаете головой и скажете: банально до скуки!..
Раньше они уходили от жен к нам, свободным Лилит… Сейчас — это обычное, очень обыкновенное, юное, безличное существо, кто побеждает нас. В чем очарование этих девочек? Юность? Нет, не только это. Их сила в том, что «их» — нет, нет личности… Они не мешают мужской индивидуальности. Они, как зеркало, — ловят и отражают… Это отвечает мужскому самодовлению. В этом их скрытая власть. И потом — они такие беззащитные, их всегда надо жалеть… Верно?..
Знаю, что Вы человек — крепкий. Но Вы вместе с тем и женщина, а значит, и у Вас бывают часы, когда надо чье-то тепло, чьи-то нежно жалеющие глаза, чей-то душевный отклик… В такие часы — вспомните обо мне…»
Александра Михайловна нашла в себе силы вырвать старую любовь из сердца. В глубоко личном письме советовала подруге: «Надо иметь дух себе самой признаться: в нашем возрасте влюбленности в нас быть не может. Есть многое другое, что привязывает мужчин к нам: вспышка-тяготение, удобство (мы умеем создавать комфорт и удобство), польщенное самолюбие и т. д. Но всё же это не любовь, не та любовь, какую мы получали, когда были в юном возрасте.
Что сделать, чтобы от того не страдать? Мой совет: отмежеваться. Я одно, он другое. А любимого брать, как приемлешь приятную, необязательную встречу с интересным, приятным человеком… Брать встречи, как читаешь с наслаждением час-другой интересную книгу. Закрыл книгу, положил на стол — и до следующей свободной минуты. Если вздумаешь на отношениях к «ним» в наши годы строить жизнь, получится одно горе, одни унижения, уколы, муки… Надо научиться быть одной, внутренне одной. Ни на кого не рассчитывать!
Скажешь: холодно? Да. И немножко горько. Но зато меньше мук. Зато как подхватываешь неожиданную радость, брошенную «им»! И внутренне удивляешься: «Да ну! Неужели он еще так любит?».
Она не привыкла ощущать рядом пустоту. Такого еще не было: «Я купаюсь в бассейне одиночества. Только из недр собственной, а не чужой, даже любящей души можно получить накопление новых сил для труда и борьбы на моем новом пути. А путь этот новый и немного жуткий своей неясностью».
Но мужчины не оставляли Коллонтай вниманием. Вот представительный и умеющий ухаживать коллега приглашает в театр на «Веселую вдову», потом везет поужинать. Ужин затягивается до утра.
«За окном розовеет утро, и розовые его тени мешаются с матовым отблеском лампочки на столе. Зал опустел. Лакеи свернули скатерти и обнажили некрашеные доски столов. Пора и нам наконец.
Он предлагает пройтись и проводить меня до гостиницы. Идем по аллее, светло и незнакомо безлюдно. Я снимаю свою легкую летнюю шляпу и несу в руке. Он предлагает:
— Дайте, я понесу вашу шляпу.
Я внутренне улыбаюсь. Когда мужчина любезно предлагает освободить свою даму даже от легкой ноши, это значит, что дама ему не совсем безразлична и что он сегодня разглядел, что она не только полпред, но и женщина.
Мне вдруг стало весело».
О, она сама никогда не забывала, что она — прежде всего женщина.
Пометила в дневнике: «За какие-нибудь десять-двенадцать лет женщины сумели изменить свою фигуру. Нет больше «боков», исчезли груди-подушки. Многие не носят корсетов. А в нашу молодость не носить корсетов — это был «вызов» обществу…»
Расставание с корсетом шло только девушкам с завидной внешностью. Остальные расплылись в бесформенных одеяниях. Но потом в моду вошли фасоны, подогнанные по фигуре, осиные талии и плоские силуэты.
Александра Михайловна по-прежнему заботилась о своей внешности, следила за модой. На фигуру ей грех было жаловаться.
