После 22 июня 1941 года интересы Советского Союза в Германии стало представлять посольство Швеции. Шведские дипломаты связались с советскими дипломатами в Берлине, подлежащими интернированию, посредничали в их эвакуации. Москва просила шведскую миссию взять на себя охрану имущества СССР в Германии. Но 21 августа Коллонтай доложила со слов шведских дипломатов, что нацисты всё захватили. В здании советского посольства в Берлине разместилось министерство по делам восточных оккупированных территории Альфреда Розенберга.
Пятого октября 1941 года Коллонтай писала испанке Паленсии в Мексику: «Жизнь изменилась. Сократился импорт, что создает некоторые неудобства. Я пью кофе только раз в неделю. Но это такая мелочь, когда сердце переполнено скорбью при мысли о тех страшных лишениях, которые терпит любимая страна».
Беседы в санатории на деликатные темы
В Стокгольме под крылом Коллонтай начинали работать дипломаты, сделавшие потом изрядную карьеру. Владимир Иванович Ерофеев стал помощником Молотова. Андрей Михайлович Александров-Агентов — помощником Брежнева. Владимир Семенович Семенов — заместителем Громыко.
Андрей Александров-Агентов, назначенный корреспондентом ТАСС, прилетел в Стокгольм в июле 1940 года вместе с женой на самолете.
«Коллонтай приняла нас обоих в своем заваленном книгами и бумагами маленьком кабинете, — вспоминал он, — приняла радушно и приветливо и долго расспрашивала о нашей жизни, учебе, о наших планах, немного рассказав попутно об обстановке, сложившейся в Швеции. В ответы вслушивалась внимательно, как если бы стараясь определить, что перед ней за люди, каковы их потенции и природа».
Александров-Агентов в 1935 году поступил в Ленинградский институт философии, литературы и истории, который преобразовали в филологический факультет университета. Учился на скандинавском отделении. Сразу после его окончания Александрова-Агентова командировали в Швецию. Он мечтал туда попасть и наслаждался жизнью в Стокгольме.
Он обрабатывал местную прессу, по телефону диктовал обзор шведских газет стенографисткам ТАСС в Москве. Информация, не предназначенная для широкой публики, отправлялась закрытой служебной почтой. По характеру кабинетный работник, он очень много писал. Владел шведским, английским, немецким, латынью. Его жена Маргарита Ивановна Панкрашова, тоже знавшая несколько европейских языков, работала переводчиком в торгпредстве.
«В миссии, — вспоминал Александров-Агентов, — всё крутилось вокруг «мадам», определялось ее личными традициями, вкусами, привычками. В парадных залах висели ее портреты и фотографии выдающихся деятелей из мира международной политики и искусства с автографами. Секретарь аккуратно вела альбомы вырезок из прессы разных стран, где что-либо говорилось о Коллонтай. Находясь на излечении в санатории, она одно время вызывала к себе дипломата из посольства, хорошо владевшего французским языком, и диктовала ему дневниковые записи по-французски…
Главные связи — с членами правительства, дворцовыми кругами, «королями» экономики поддерживала лично (пока позволяли силы). На приемах блистала. До сих пор у меня перед глазами картина: стройная, хрупкая (а ведь почти 70-летняя) Коллонтай в черном бархатном платье с белым испанским кружевным воротником и с букетом роз, лежавшим на руке, танцует вальс, меняя язык своих бесед почти так же часто, как партнеров по танцу.
А вот обобщенными выводами из собранной ею обширной информации, анализом и оценкой важнейших событий делиться не любила даже со старшими дипломатами посольства, оставляя основное «про себя»…
Шофер у Коллонтай был нанятый ею швед (пока из Центра не заставили его заменить), а самую доверенную секретаршу она в последнее время оплачивала не за счет Центра, а из собственных средств. Всё сказанное вовсе не означает, что Коллонтай была безразличной к судьбам и нуждам сотрудников посольства и вообще советских людей в Швеции. Напротив, она всегда была очень внимательной ко всем их нуждам и бедам…
А как же с «блестящей изоляцией» и стилем «маленького герцогства»? Тщеславие? Да, в какой-то мере было и это».
В марте 1942 года Александре Михайловне Коллонтай исполнилось 70 лет. А в августе у нее случился инсульт. Ее госпитализировали. Рядом с ее постелью сидела пресс-атташе посольства, о которой людям знающим было известно, что она представляет ведомство госбезопасности. Это была Зоя Воскресенская, и она никого не подпускала к Коллонтай.
«В больнице она долго лежала без сознания с почерневшим лицом, и врачи серьезно опасались за ее жизнь», — вспоминал Александров-Агентов. Ее лечила известная в Швеции профессор Нанна Шварц, и она сумела продлить Александре Михайловне жизнь. Хотя передвигаться Коллонтай могла только в коляске и левую руку парализовало. Потом она обосновалась в приморском санатории в Сальтшёбадене, неподалеку от столицы.
Приехавший в Стокгольм молодой дипломат Владимир Ерофеев вспоминал: «Коллонтай находилась в санатории Сальтшёбадене под Стокгольмом, восстанавливая свои силы после тяжелой болезни. Ее разбил паралич. Левые рука и нога у нее не действовали. Меня она принимала, сидя в кресле-коляске, без которого уже не могла обходиться… Говорила она с трудом, но старалась держаться бодро, улыбалась, была достаточно оживленной, ко всему проявляла большой интерес, короче, не сдавалась».
Владимир Ерофеев после школы по желанию родителей подал документы в Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта. В конце августа 1939 года его вызвали в Ленинградский обком, в Смольный. Предложили учиться на только что созданных двухгодичных курсах переводчиков при ЦК партии. Курсы находились в Москве, в отдельном здании на Миусской площади. Занятия начались в октябре 1939 года. Учили немецкому, английскому и французскому языкам.
Когда началась война, Ерофеева отправили в отдел радиопрослушивания иностранных передач ТАСС, который готовил информационные вестники для руководителей страны. Служба находилась в подвале старого здания ТАСС на Тверском бульваре.
Летом 1942 года его вызвали к заместителю наркома иностранных дел Владимиру Деканозову. Тот сообщил о решении послать Ерофеева в Швецию, стажером в советскую миссию в Стокгольме.
Два месяца ушли у него на дорогу. Добирался долго, до Англии на британском корабле, до Швеции — на американском самолете. В Стокгольм Владимир Ерофеев прибыл только в начале ноября 1942 года.
Узнав, что он владеет французским языком (единственный в полпредстве), Александра Михайловна обрадовалась:
— Как удачно! Видите ли, я должна написать мемуары для одного издательства в Мексике на французском языке.
И несколько месяцев Коллонтай диктовала свои заметки Ерофееву.
— Это была приятная работа, — рассказывал мне Владимир Иванович. — Она останавливалась, что-то комментировала. Она произвела на меня сильнейшее впечатление. Я бы не сказал, что она была очень красива, но с большим шармом. Подкупали ее обходительные манеры. У нее были голубые глаза, и когда она их закатывала, казалось — ангел. На самом деле жесткая, требовательная — к себе и другим.
