Семенов запросил Москву. И получил, как он сам вспоминал, жесткую отповедь: «Вы должны действовать сами твердо и решительно, а не просить беспомощно указаний». «Полностью осознаю верность ваших указаний, обещаю подтянуться», — ответил он.
Семенов навестил арестованного, напомнил ему многозначительно, что за ним стоит «великий Советский Союз». Освобождением Сидоренко занялись серьезно. Шведского посла в СССР и военного атташе объявили персонами нон-грата.
Сидоренко все равно судили. Но потом положили в больницу, а в конце концов помиловали и отправили в Москву. Больше о нем ничего не известно. Вероятно, Сидоренко — фамилия прикрытия, тогда практически разведчики работали за границей под чужим именем…
Владимир Семенов не знал шведского языка и уговорил Александрова-Агентова перейти в миссию. Добился согласия Москвы, и в декабре 1942 года Александрова-Агентова зачислили в штат посольства переводчиком, потом назначили атташе и, наконец, сделали вторым секретарем. Так началась дипломатическая карьера человека, который со временем станет помощником генерального секретаря ЦК КПСС и будет серьезно влиять на внешнюю политику страны.
Осенью 1943 года Коллонтай вернулась из санатория и приступила к работе, хотя была нездорова.
Все эти годы ее именовали полномочным представителем — эта должность дипломатического представителя РСФСР была установлена декретом Совета народных комиссаров 4 июня 1918 года. Революционные времена ушли, и указом президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1941 года был введен ранг «чрезвычайного и полномочного посла». 28 мая появился указ о введении дипломатических рангов для работников Наркомата иностранных дел, посольств и миссий за границей. Постановлением Совнаркома вводилась форменная одежда со знаками различия — вышитыми золотом звездами на погонах.
В сентябре 1943 года Коллонтай стала чрезвычайным и полномочным послом. Будь она мужчиной, ей бы полагался мундир с погонами без просвета (генеральскими!) с вышитыми звездочками и металлической позолоченной эмблемой — двумя скрещенными пальмовыми ветками.
Советские дипломаты видели, как трудно приходится Коллонтай — и не только по причине нездоровья.
«Сталин (как и Молотов) считал, что Коллонтай пристрастна к шведам, слишком им симпатизирует и поэтому необъективна в своей информации, — писал Александров-Агентов. — В Москву из Стокгольма перевели британского посла сэра Арчибальда Кларк-Керра. Сталин поинтересовался его мнением, не считает ли он, что Швеция вступит в войну на стороне Германии».
— Нет, не считаю, — ответил Кларк-Керр, — думаю, шведы сохранят нейтралитет. И ваш посол мадам Коллонтай тоже так считает.
— Ну, наш посол в Стокгольме не очень хорошо видит, — хмуро заметил Сталин…
Помимо того, что советские вожди закоснели в догмах, важно отметить и другое: к ним со всех сторон возвращались те идеи, которые они сами высказывали. Посольства, разведка, аппарат ЦК заваливали их шифровками, справками и записками, которые развивали и подтверждали их собственные умозаключения. В реальности это было сознательное искажение информации и подгонка реальности под мнение высшего руководства.
«Коллонтай было очень тяжело жить и работать в Стокгольме, — писал Андрей Александров-Агентов, — потому, что она была окружена стеной недоброжелательности и недоверия со стороны советских людей. Причем и сверху, и снизу. Ее не любили и фактически открыто не доверяли ей Сталин и Молотов…
По свидетельству ее бывшего секретаря Марселя Боди, она еще в 1930 году, приехав из Москвы в Стокгольм, сказала ему:
— Что касается меня, то я запрятала свои принципы в дальний уголок своего сознания и осуществляю, насколько могу, политику, которую мне диктуют.
Трудно, конечно, поручиться за точность цитаты, но смысл этих слов, вероятно, отражает действительное состояние духа Коллонтай».
«Она не пропускала случая напомнить Сталину о себе, — вспоминал Владимир Ерофеев, — продемонстрировать ему свои старые товарищеские симпатии: каждый раз, приезжая в Москву, старалась его посетить, а из заграницы послать ему какую-нибудь приветственную телеграмму».
Это не слишком помогало. Ее не трогали, но и не любили, о чем Москва давала знать на каждом шагу.
Отношение шведов к Советскому Союзу резко ухудшилось из-за нападения на Финляндию и присоединения Прибалтики.
Советскую разведку особо интересовали эмигранты из Литвы, Латвии и Эстонии, бежавшие в Швецию от Красной армии.
Резидент сообщал в Москву: «Развернувшаяся в Швеции борьба политических течений по прибалтийскому вопросу является положительной в том отношении, что она показала яснее, чем когда-либо все антидемократические и антисоветские течения, круги и лица… Большую антисоветскую работу ведут здесь нацисты, бежавшие из Прибалтики и Финляндии. Они очень умело используют свои связи среди шведского общества».
Шведское правительство в 1940 году закрыло посольства Литвы, Латвии и Эстонии, но покровительствовало бывшим дипломатам из Прибалтики и не мешало работе эмигрантских организаций. Шведское правительство разрешило открыть Балтийское пресс-бюро и печатать «Балтийские известия» на шведском и эстонском языках. Больше всего было выходцев из Эстонии — свыше тридцати пяти тысяч человек. Работа эмигрантских центров сильно раздражала Москву. Но помешать этому ни дипломаты, ни разведчики не смогли.
Во время войны Коллонтай всеми силами старалась пробудить у шведов симпатии к Советскому Союзу. Издавала информационный бюллетень «Новости из Советского Союза», расходившийся большим тиражом. Ее старания не пропали втуне. В 1944 году шведы собрали и отправили в Советский Союз несколько тонн продовольствия и одежды — гуманитарную помощь детям блокадного Ленинграда. Александра Михайловна Коллонтай добилась в конце 1944 года возобновления торговли со Швецией через Балтику.
Но главное — она понадобилась Москве для тайной дипломатии вокруг Финляндии…
Двадцать второго июня 1941 года в начале восьмого утра нарком обороны маршал Семен Тимошенко, член Главного военного совета Георгий Маленков и начальник Генштаба Георгий Жуков подписали директиву войскам № 2. В ней упоминалась и Финляндия: «На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».
Финское правительство заявило о нейтралитете. Но 25 июня советская авиация бомбила немецкие самолеты на финских аэродромах. 26 июня правительство в Хельсинки заявило, что Советский Союз напал на Финляндию и она вынуждена защищаться.
Четвертого августа 1941 года Сталин попросил президента Соединенных Штатов Франклина Делано Рузвельта выступить посредником в переговорах с Хельсинки. В обмен на перемирие Советский Союз был готов на «некоторые территориальные уступки с тем, чтобы замирить Финляндию и заключить с нею новый мирный договор». Американский посланник встретился с президентом Финляндии Ристо Рюти и передал ему советское предложение. Но в Хельсинки отказались от переговоров, не сомневаясь в победе Германии.
На территории Финляндии развернулись части немецкого горнострелкового корпуса «Норвегия». Финские войска наступали в Карелии, высадились на острове Ханко. И помогли вермахту замкнуть кольцо окружения вокруг Ленинграда.
