В 1939–1940 годах Коллонтай подготовила первый вариант своих записок под названием «Мечты сбываются» — на английском языке, предполагая издать их за границей. В декабре 1944 года дисциплинированно переслала рукопись наркому Молотову. Тот по-английски не читал. Велел своему старшему помощнику Борису Федоровичу Подцеробу (впоследствии генеральный секретарь МИДа и заместитель министра) отдать рукопись Ивану Михайловичу Майскому, а потом еще и показал своему переводчику Владимиру Павлову.
«В поезде по пути в Берлин на Потсдамскую конференцию Молотов поручил мне прочесть воспоминания А. М. Коллонтай, написанные по-английски, — рассказывал Павлов. — Я отметил те места в машинописном экземпляре воспоминаний, которые мне казались заслуживающими внимания. Среди них была страничка, на которой Коллонтай рассказывала о том, как еще в четырехлетием возрасте стала революционеркой.
С ней это случилось, когда ей довелось однажды зимой наблюдать тяжкий труд двух полотеров, натиравших полы в роскошных апартаментах особняка в Петербурге, где она жила со своими родителями. Отец ее был генералом, занимавшим видный пост при дворе царя. Заметив, что во второй раз пришел продолжать работу лишь один из полотеров, она спросила у него, почему он пришел один. Тот ответил, что товарищ его простудился и умер. Он добавил, что у него не было теплого пальто и не на что было его купить.
Девочка Коллонтай была поражена этим фактом, и, размышляя о нем, она пришла к пониманию контраста между ее семьей, жившей в полном довольстве, и положением несчастного полотера. У нее пробудилось сознание необходимости встать на сторону угнетенных».
Александре Михайловне, как всякому автору, не терпелось увидеть книгу опубликованной. 26 января 1945 года она обратилась из Стокгольма к директору издательства «Художественная литература» Петру Ивановичу Чагину:
«Дорогой товарищ,
В начале декабря я послала на имя В. М. Молотова «Мои воспоминания детства» — рукопись на машинке приблизительно в 300 страниц. Это — описание моего детства и юности до моей поездки в Цюрих для поступления в Цюрихский университет, то есть до политической эмиграции. Книгу эту я написала на английском языке, так как имела в виду шведских и английских читателей. Начала такую же книгу на русском языке для наших читателей, но, как Вам, может быть, известно, тяжело заболела. Когда я вернулась к работе в прошлом году, у меня уже не хватало ни сил, ни времени дописать свою книгу по-русски…
Поэтому я бы хотела с Вами договориться относительно того, нет ли у Вас хорошего переводчика с английского, который мог бы по моей английской рукописи вчерне переводить главу за главой и с дипломатической почтой пересылать мне для уточнений и исправлений…
Английскую рукопись Вы можете получить в секретариате Вячеслава Михайловича… Может быть, они уже передали ее Вам или кому-либо другому. Об этом справьтесь в секретариате или у самого тов. Молотова».
Разумеется, ни одно издательство не могло проявить инициативу, если судьбу рукописи решал член политбюро. Поторопить Молотова, второго человека в стране, попросить его поскорее решить вопрос с рукописью — об этом директор издательства и подумать не мог. Так что Александре Михайловне пришлось ждать.
Двадцать первого марта 1945 года, одолев рукопись, Майский написал Молотову:
«Многоуважаемый Вячеслав Михайлович,
Мне переслали из Вашего секретариата воспоминания т. А. М. Коллонтай о ее детстве и юности на английском языке. Товарищ Подцероб ознакомил меня также с содержанием письма А. М. Коллонтай к Вам по поводу этих воспоминаний.
Я прочитал рукопись, и мое заключение сводится к следующему: воспоминания написаны с литературной стороны хорошо, живо, интересно, в том стиле, который вообще свойственен Коллонтай. Есть в рукописи некоторые места, которые лучше было бы опустить по соображениям не столько политического, сколько персонального характера (об этом я недавно лично написал А. М. Коллонтай), но они составляют лишь очень маленькую часть всего произведения. Всё остальное было бы желательно и полезно издать…
А. М. Коллонтай — одна из наиболее выдающихся женщин, выдвинутых русским революционным движением, и ее воспоминания, конечно, заслуживают внимания со стороны как современников, так и потомков. К тому же А. М. Коллонтай хорошо владеет пером, — качество, не всегда встречающееся у мемуаристов, — поэтому ее воспоминания дают ценные зарисовки различных уголков русской жизни… По всем этим соображениям, мне думается, воспоминания А. М. Коллонтай нужно выпустить в Москве.
Не менее важно опубликование их за границей. А. М. Коллонтай в качестве главного мотива для издания своих мемуаров в Швеции выдвигает свое желание раз и навсегда ликвидировать всякие басни и небылицы, которые о ней рассказывают досужие иностранцы. Соображение правильное. Могу засвидетельствовать, что и сам я во время моего долголетнего пребывания за границей неоднократно наталкивался на самые фантастические россказни об А. М. Коллонтай — в печати и не в печати, — с которыми желательно покончить…»
Но еще более важным Майский считал покончить с традиционным представлением о русском человеке: «прекраснодушный мечтатель, не умеющий навести порядка даже в собственном доме». Это представление, по его мнению, создала классическая русская литература.
«Средний европеец на основе нашей старой литературы не верил в способность русских что-либо построить и организовать в крупном масштабе.
Помню, в начале 1936 года я показывал в Лондонском посольстве наш фильм «Киевские маневры» перед избранной военно-политической аудиторией. В этом фильме впервые были засняты парашютные десанты. Мои гости, за малыми исключениями (среди которых, между прочим, были Черчилль и недавно умерший генерал Дилл), отнеслись к этому военному нововведению крайне скептически. А на другой день в курилке парламента небезызвестный генерал Альфред Нокс суммировал общее впечатление от фильма так: «Я всегда был убежден в том, что русские — это нация мечтателей». И, наконец, 22 июня 1941 года: едва ли может подлежать сомнению, что когда Гитлер напал на Советский Союз, то это старое, укоренившееся на западе представление о характере русского человека играло далеко не последнюю роль в его военных расчетах…
Борьба с ложным представлением о русском человеке в странах запада представляется очень важной. И вот именно с этой точки зрения я считаю полезным опубликование мемуаров А. М. Коллонтай за границей…»
Судьба самого Ивана Михайловича Майского, взявшегося помочь Коллонтай с мемуарами, необычна. Мало того что он некогда принадлежал к меньшевикам (хотя и этого было достаточно, чтобы отправиться по пятьдесят восьмой статье уголовного кодекса на Колыму). В Гражданскую войну он находился на стороне врагов советской власти. Самое удивительное, что Майскому это сошло с рук!
После Октябрьской революции Иван Михайлович остался с меньшевиками, был избран в состав ЦК. Принял участие в последней попытке сохранить на территории России демократическое устройство. Депутаты разогнанного большевиками парламента собрались в Самаре. Они образовали Комитет членов Учредительного собрания, который вошел в историю как Самарский Комуч. В августе 1918 года в Самару приехал Майский и стал управляющим ведомством труда (фактически министром) в Самарском Комуче.
