Очень волнуясь, она рассказывает, что накануне был арестован ее муж, совершенно беззаконным образом, по чудовищному обвинению, которое грозит ему расстрелом с судом или без суда в самое кратчайшее время. Он содержится в Кремле, куда она собиралась отнести ему немного еды.
По ее мнению, настоящие причины ареста ее мужа таковы:
1) это — репрессивная мера Ленина против товарища, который посмел поднять пламя бунта. Это также способ запугать большевистских лидеров, которые вздумают последовать примеру наркома по морским делам и перейти в оппозицию;
2) это верный способ помешать Дыбенко уехать сегодня вечером на юг, где он должен был принять командование над новыми большевистскими частями.
Возглавив части, Дыбенко мог (по крайней мере, Ленин должен был этого опасаться, потому что хорошо знает активность и недисциплинированность Дыбенко) либо немедленно начать военные действия против немецких сил и разорвать мир, либо выступить на Москву и возглавить движение против большевистского большинства.
Коллонтай убеждена, что следствие, начатое против ее мужа, ничего не даст; с другой стороны, верные Дыбенко матросы направили Ленину и Троцкому ультиматум, извещающий, что, если через сорок восемь часов их дорогой нарком не будет им возвращен, они откроют огонь по Кремлю и начнут репрессии против отдельных лиц. Коллонтай могла бы быть совершенно спокойна, не опасайся она в какой-то степени, что ее мужа могут поспешно казнить в тюрьме».
Матросы действительно явились к Троцкому требовать освобождения Павла Ефимовича. Эту историю описал американский промышленник Арманд Хаммер, который в те годы часто бывал в России, надеясь наладить с большевиками выгодный бизнес.
Несколько сотен моряков, выкрикивая угрозы и проклятия, собрались во дворе здания, где работал Троцкий. Они жаждали его крови. Насмерть перепуганный секретарь вбежал в кабинет Льва Давидовича:
— Моряки хотят вас убить. Пока еще есть время, немедленно бегите через задний ход. Они не слушают часовых и клянутся, что повесят вас на фонарном столбе!
Храбрости Троцкому было не занимать. Он выскочил из-за стола и сбежал вниз по парадной лестнице:
— Вы хотите говорить с Троцким? Я здесь!
Он произнес речь, самым энергичным образом объяснив свою позицию относительно Дыбенко, которого считал дезертиром. Личность Троцкого, его речи обладали такой магической силой, вспоминал Хаммер, что моряки успокоились и даже устроили ему триумфальный прием…
Дыбенко должен был судить Революционный трибунал при ВЦИКе. Обвинителем вызвался быть его недавний коллега из Наркомата по военным и морским делам, бывший Верховный главнокомандующий Николай Крыленко, которого Ленин убрал из армии. Крыленко уже вполне вошел в роль прокурора и относился к Дыбенко как к особо опасному преступнику, а Коллонтай воспринимал как соучастницу преступления.
Александра Михайловна писала Дыбенко в тюрьму: «Вся душа моя, сердце, мысли мои, всё с тобою и для тебя, мой ненаглядный, мой безгранично любимый. Знай — жить я могу и буду только с тобой, — без тебя жизнь мертва, невыносима… Будь горд и уверен в себе, ты можешь высоко держать голову, никогда клевета не запятнает твоего красивого, чистого, благородного облика…»
Коллонтай ради Дыбенко рискнула всем. Не зря мужчины влюблялись в нее без памяти. В политике Александра Михайловна оставалась такой же неукротимой и независимой. На третий день после ратификации мирного договора с кайзеровской Германией Александра Михайловна в знак протеста вышла из состава правительства и подала в отставку с поста наркома государственного призрения.
Она проработала в правительстве всего четыре месяца. Немногим политикам удавалось за столь короткий срок сделать так много.
Июльский мятеж
Такой же яростной противницей мира с немцами была другая женщина русской революции, чья фамилия не раз встречается в записках Коллонтай: Мария Александровна Спиридонова, которую в 1917 году называли самой популярной и влиятельной женщиной в России.
Начиная с того январского дореволюционного дня 1906 года, когда Спиридонова выстрелила в царского чиновника, и до 11 сентября 1941 года, когда ее расстреляет комендант Орловского областного управления Наркомата внутренних дел, она проведет на свободе всего два года. Практически всю взрослую жизнь ей было суждено оставаться за решеткой. Менялись режимы, вожди и тюремщики, но власть предпочитала держать ее в камере.
Вот главный вопрос: знай она наперед свою трагическую судьбу, взялась бы она в тот январский день исполнить поручение боевой организации тамбовских социалистов-революционеров? Похоже, да. Страх за свою судьбу ее бы точно не остановил. Неукротимый темперамент, обостренное чувство справедливости, железный характер определили ее жизнь. У нее не раз была возможность спастись, но она упрямо двигалась по избранному в юности пути, который закончился выстрелом в затылок.
Шестнадцатого января 1906 года в город Борисоглебск в сопровождении большой охраны прибыл советник Тамбовского губернского управления Гавриил Николаевич Луженовский. Он исполнял особое поручение тамбовского губернатора — с помощью казаков беспощадно усмирял крестьянские бунты. Он знал, что революционеры охотятся за ним, поэтому вышел из поезда в окружении казаков и полиции. Они оградили его со всех сторон, но не обратили внимания на юную девушку. Это была гимназистка седьмого класса дворянка Мария Спиридонова, член тамбовской эсеровской боевой дружины. Она успела четыре раза выстрелить в Луженовского, прежде чем его охрана схватила ее.
«Обалделая охрана опомнилась, — писала партийцам Спиридонова, — вся платформа наполнилась казаками, раздались крики: «бей», «руби», «стреляй!» Когда я увидела сверкающие шашки, я решила, что тут пришел мой конец, и решила не даваться им живой в руки. Поднесла револьвер к виску, но оглушенная ударами, я упала на платформу. Потом за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки…»
Ее отвезли в местное полицейское управление, где началось следствие: «Пришел помощник пристава Жданов и казачий офицер Абрамов. Они велели раздеть меня донага и не велели топить мерзлую и без того камеру. Раздетую, страшно ругаясь, били нагайками. Один глаз у меня ничего не видел, и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и спрашивали:
— Больно? Ну, скажи, кто твои товарищи?»
Самое страшное ее ждало в вагоне ночного поезда, которым ее срочно отправили в Тамбов, в жандармское управление: «Холодно, темно. Грубая брань Абрамова висела в воздухе. Чувствуется дыхание смерти. Даже казакам жутко. Брежу: воды — воды нет. Офицер увел меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, расстегивают, пьяные губы шепчут гадко: «Какая атласная грудь, какое изящное тело…».
Когда об этом стало известно, эсеры отомстили насильникам.
Начальнику Тамбовского губернского жандармского управления полковнику Семенову доложили, что «около 12 часов ночи в городе Борисоглебске при выходе из квартиры девиц Ефимовых тремя выстрелами из револьвера убит подъесаул 21-й Донской сотни Петр Федорович Абрамов. Убийца не обнаружен».
