Александра Коллонтай, несомненно, переживала кризис. И в общественной, и в ее личной жизни всё происходило не так, как она рассчитывала. В ее заметках за 1919 год сохранилась запись о крестьянах, посаженных большевиками в лагерь: «Недоуменный вопрос: за что? Долго ли? И будто видишь отражение полей, избенку, корову… У меня к сердцу подступает — ненависть, гнев, досада бессилия… У меня нервный криз… На другой день встала с решением — добьюсь их освобождения. Кинулась туда, сюда, по инстанциям — заторы. Пошла «по знакомству». К Надежде Константиновне — расписала, убедила. Обещала вступиться… Пошла к Ленину. Через два дня приказ — выпустить 260 человек. Крестьянок! К чему же законы и правила? Кумовство всего проще… Тошно и стыдно… Стыдно и горько…»
Владимир Антонов-Овсеенко, назначенный командовать войсками юга России, попросил направить Дыбенко в его распоряжение. Антонов-Овсеенко поставил старого друга командовать Особой группой войск, наступавшей на Екатеринослав.
Коллонтай записывала в дневнике: «16 января. От Павла нежное письмо, и сердце полно нежности к нему, к моему большому ребенку — мужу. У него уже опять трения с комиссаром. Всегда я за него трепещу. Еще далеко не залечилась рана от всего пережитого во время суда… Странно, что я никогда не опасаюсь за его жизнь. У меня одна забота: чтобы он проявил себя дисциплинированным партийцем. Как бы опять чего-нибудь не натворил своей неукротимостью и чрезмерным усердием, а иногда и просто — как бы не наговорил глупостей…
11 февраля. Получила разрешение от партии на два дня съездить в Екатеринослав навестить Павла… Поезд, ты злостный вор… Ты крадешь у мены часы свидания с Павлом. Говорят, нет топлива… На станциях ужасные картины. Люди спят на голом полу. Кошмар… Оттепель. Снег лежит, но весь талый, грязный. Люди спят прямо в лужах, и никто не следит за порядком…
19 февраля. Харьков. Вагон особой группы штаба Дыбенко. Промелькнули эти четыре ярких, светлых дня, полные новых впечатлений. Работа сплеталась со счастьем свидания с Павлом. Почти пять дней счастья, вырванных из обычной работы. Они стоили того, чтобы преодолевать все эти мелкие трудности и препятствия путешествия…
Павел за мной выслал паровоз и вагон в Лозовую. Вагон разделен на две половины. За перегородкой постель и умывальник, спереди ковер, стол и самовар. Адъютант Дыбенко объясняет мне, что это постель бывшего архиерея. Стол накрыт красным сукном. Очень тепло, а на столе масло, булки… На перроне в Екатеринославе меня встречают несколько официальных лиц с цветами. Не столько встречают меня, сколько жену командира. Здороваюсь с Павлом официально, за руку. И так о нас много шума…
За пять дней Екатеринослава — восемь больших митингов. Но я не устала. Выступала также на съезде. Почему-то мне при Павле трудно говорить. Точно я — не совсем я. А Павел после моего выступления на съезде не преминул сказать:
— Ты сегодня хуже говорила, чем всегда…
Много рассказывают о том, как Павел под огнем штурмовал мост. Но мне неприятно, что я здесь не столько Коллонтай, сколько жена Дыбенко. Павел уговаривает меня перейти на работу на Украину. Нет, не годится. Что будет тогда с А. Коллонтай? Я окажусь только при Дыбенко. Но вместе с тем я горжусь и радуюсь его успехам. Только бы он удержался на правильной линии. Спрашиваю адъютантов — пьет ли Павел? Они уверяют, что не пьет, но ведь друзьям верить нельзя.
Павел бесконечно рад моему приезду. Он прямо говорит:
— Если бы ты не приехала, а они бы меня не отпустили отсюда, я бы уехал в Москву, не спросившись. Я больше не могу жить без тебя…
Павел раньше меня уехал из Екатеринослава прямо на передовые позиции, и когда мы прощались, у него были такие добрые и несчастные глаза. У меня защемило сердце. И всё-таки это большое счастье — наша любовь и наши встречи».
Появление Александры Михайловны Коллонтай на Украине было событием для местных советских работников. Ее уговаривали перейти на работу в Украину:
— Вы, москвичи, там засиделись, а надо поднимать самую глубь страны. Здесь непочатый край работы, мы вас сделаем украинским наркомом.
Коллонтай записывает:
«Я отшучиваюсь и, конечно, не собираюсь ехать на Украину».
Александра Михайловна вернулась в Москву, участвовала в восьмом съезде партии и даже выступала. Но в Москве она чувствовала себя неуютно — уже не нарком и не член ЦК. И ее тянуло к мужу.
Глава третья
БОРЬБА ЗА ЖЕНСКОЕ СЧАСТЬЕ
«Лично у меня итог зимы производительный, — записала Коллонтай в дневнике. — Организационное начало работы среди женщин положено. Но с «верхами» — особенно с Зиновьевым и Троцким — у меня нелады».
Среди руководителей партии и государства ее предложения о переустройстве семейной жизни практически отклика не встречали. Ленин, как и другие большевистские вожди, не принимал ее феминистских идей. В воспоминаниях Александра Михайловна писала, что понимание находила, пожалуй, только у председателя ВЦИКа и секретаря ЦК Якова Михайловича Свердлова. Но он рано умер.
Человеком номер два в большевистском руководстве тогда был председатель Реввоенсовета Республики Троцкий. Но Льва Давидовича она сильно не любила.
Троцкий (уже после того, как Сталин выслал его из страны) вспоминал: после революции «Коллонтай встала в ультралевую оппозицию не только ко мне, но и к Ленину. Она очень много воевала против «режима Ленина — Троцкого», чтобы затем трогательно склониться перед режимом Сталина».
Снова вместе
Коллонтай рвалась из Москвы поближе к Дыбенко. Еще перед партийным съездом Александра Михайловна повела беседы с партийным начальством о том, что она поедет к мужу, находившемуся в Харькове. 28 февраля 1919 года Коллонтай и Дыбенко общались по прямому проводу. Она телеграфировала мужу:
— Вчера говорила со Свердловым относительно моего перехода на Украину. Решено, что я еду туда, переговорив с Пятаковым, как целесообразнее использовать мои силы. Посылаю письмо Пятакову. Могу приехать после нашего партийного съезда. Если бы потребовалась экстренно моя работа, то смогу выехать и раньше, однако восьмого я должна быть в Москве на праздновании дня работниц…
— Завтра переговорю с Пятаковым и Затонским, — ответил Дыбенко. — Передам ответ вечером. Если можешь, приходи к аппарату.
— Завтра буду в одиннадцать часов вечера у аппарата, — обещала Коллонтай. — С Яковом Михайловичем говорили относительно комиссариата труда. Прими это во внимание при разговоре с Пятаковым. Но предложение Якова Михайловича для меня неприемлемо. Я бы взяла работу только при предоставлении мне полной инициативы. Но не в качестве помощника. Вам виднее, что сейчас требуются люди с инициативой.
— Хорошо, до свидания, до завтра.
— Очень хорошо, что ты меня сегодня вызвал…
Георгий Леонидович Пятаков, который родился на Украине, а в дни революции был председателем Киевского комитета большевиков, возглавил Временное Рабоче-крестьянское правительство республики. Владимир Петрович Затонский входил в состав первого советского правительства Украины, был председателем украинского ЦИКа и в дальнейшем занимал разные руководящие должности в республике, пока не был уничтожен Сталиным в 1938 году.
