Для государства получается сразу экономия: вместо топки двухсот кухонных печей — топка одной центральной печи. Получается экономия и на провизии: из центрального котла легче накормить двести детей, чем из 200 отдельных мисок. А какое громадное, колоссальное сбережение сил и времени самих матерей! Вместо того, чтобы ежедневно простаивать за плитой полдня — дежурство в центральной кухне раз в неделю, раз в десять, даже в пятнадцать дней!»
На VIII съезде Коллонтай внушала товарищам по партии:
— Не забудьте, что революция сейчас глубоко коснулась устоев семьи. Семья разрушается на наших глазах, и от этого страдают более всего дети и женщины… Нам необходимо сейчас идти на помощь уничтожающемуся на наших глазах непроизводительному домашнему хозяйству, заменяя его сетью потребительских коммунистических учреждений. Не бойтесь, будто мы сознательно разрушаем дом и семью, не думайте, что женщина так крепко держится за свои ложки, плошки и горшки. Наоборот, когда мы идем с агитацией на фабрики и заводы и говорим: «Стройте общественные столовые и общественные прачечные» — женщины не дают нам прохода и требуют, чтобы мы немедленно осуществили намеченный план. Если мы разъясняем значение социалистического воспитания, говоря, что такое детские колонии, трудовые коммуны, матери спешат к нам с детьми, несут их нам в таком количестве, что мы не знаем, куда их поместить… Надо идти навстречу этому стремлению работниц и крестьянок к своему полному раскрепощению. Работница должна перестать быть хозяйкой на дому, выполняющей непроизводительный домашний труд, она должна внести свою лепту в общенародное хозяйство…
Идеи коммун, как их себе представляла Коллонтай, не реализовались (пожалуй, к счастью для всех). А общий быт стал тягостной реальностью в виде наскоро сколоченных бараков для рабочих, неустроенных общежитий и огромных коммунальных квартир, где женщины были лишены минимального комфорта, а часто и радостей личной жизни.
Главной заботой Коллонтай было решить проблему трудовых ресурсов. Освободить молодую женщину от воспитания детей — значит «обеспечить трудовой республике непрерывный приток свежих работников в будущем… Трудовая республика подходит к женщине, прежде всего как к трудовой силе, единице живого труда; функцию материнства она рассматривает как весьма важную, но дополнительную задачу, притом задачу не частно-семейную, а социальную».
Вот почему женщина, по ее словам, «должна соблюдать все предписания гигиены в период беременности, помня, что в эти месяцы она перестает принадлежать себе — она на службе у коллектива — она «производит» из собственной плоти и крови новую единицу труда, нового члена трудовой республики…».
Это было характерное для функционеров тоталитарных обществ представление: детей рожают во имя интересов общества. Родила, вскормила материнским молоком — и свободна… Заметим, что сама Александра Михайловна невероятно трогательно относилась к сыну. И вовсе не воспринимала его лишь как «члена трудовой республики».
Но она искренне мечтала освободить женщину от всех тягот: «Стонет работница под семейным ярмом, изнемогает она под тяжестью тройных обязанностей: профессиональной работницы, хозяйки и матери».
В ее представлении до революции «забота о детях и их воспитании являлась бременем, приковывающим женщину к дому, закабаляющим в семье». Что меняет советская власть? «Своей коммунистической политикой в области обеспечения материнства и социального воспитания государство решительно снимает с женщины это бремя, перекладывая его на социальный коллектив, на трудовое государство».
Александра Михайловна доказывала, что задача женщины — родить, а все заботы о ребенке обязано взять на себя государство: «Снять с матерей крест материнства и оставить лишь улыбку радости, что рождает общение женщины с ее ребенком — таков принцип Советской власти в разрешении проблемы материнства».
Коллонтай надеялась облегчить участь женщины, избавив ее от бытовых трудностей. Обещала открывать молочные кухни, ясли, прачечные, медицинские консультации. Законодательно сокращать рабочий день для молодых мам. И обязательно платить пособие беременным…
А что получилось на деле?
Советская власть — в том числе и стараниями Коллонтай — приняла важнейшие декреты: о восьмичасовом рабочем дне, о введении равной оплаты за равный труд для мужчин и женщин, об охране материнства и детства. В первой советской конституции, принятой V съездом Советов в июле 1918 года, утверждался принцип равенства женщин с мужчинами в государственной, хозяйственной, культурной и общественно-политической жизни…
Но равенство оказалось равенством тяжких обязанностей.
Вводился так называемый «трудовой паек», что означало: нетрудящихся не кормить. В городах ввели всеобщую трудовую повинность, в том числе для женщин — с восемнадцати до пятидесяти лет. Начали с Петрограда, где первой же революционной зимой женщин отправили на расчистку улиц и железнодорожных путей от снега. «Бездельниц» угрожали выселить из квартир. Колка дров, топка печек, таскание мешков, попытки раздобыть какую-то еду преждевременно состарили это поколение. Исключая тех, кто пристроился к новой власти.
«Декреты о национализации, социализации, ограничение торговли, а затем почти полное ее прекращение, — вспоминал один бывший царский генерал, — поставили обывателя в такое положение, что даже если у него и были деньги, он должен был или голодать, или идти на советскую службу, где получал пищевой паек. Был установлен принцип, что имеет право на существование только тот, который приносит свой труд на пользу Рабоче-крестьянской республике…»
«Понемножку лишаемся всяких культурных приспособлений для здоровой жизни, — вспоминал один из москвичей, — лишились трамвая, центрального отопления, частично электрического освещения и водопровода (иногда по суткам огня и воды не дают), а сегодня что-то неладное случилось и с канализацией, так что уборные закрыты. В бане обходятся без мыла. Или выпросят у соседа, или стащат его в тот момент, когда обладатель мыла идет за водой».
Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский, географ и картограф, вспоминал о жизни в Петрограде после революции: «Электроэнергии не хватало для трамвайной сети. И вот один из зиновьевских мудрецов придумал: центральные части города населены буржуями, которые могут ходить и пешком, а окраины — рабочими, нуждающимися в трамвайном сообщении и между собой, и с центром. Поэтому трамвайное движение было сохранено только на рабочих окраинах, а через центр сохранены только две-три линии…»
Ночью 10 марта 1918 года специальный поезд № 4001 отошел от станции Цветочный Пост — он увозил в Москву советское правительство. Жить в Петрограде стало невозможно из-за роста преступности. В городе бродили несколько десятков тысяч вооруженных матросов, а еще уголовники, которые благодаря двум революциям вышли на свободу. Милиция ничего не могла сделать, потому что профессионалов — из царской полиции — не брали, а новые люди расследовать преступления не умели. Процветали наркомания и проституция. В 1920 году в Петрограде насчитывалось 300 притонов и полтора десятка тысяч проституток. Город опустел. Население Петрограда в 1916 году составляло почти два с половиной миллиона человек, к 1920 году петроградцев стало втрое меньше.
