Советская литература создает свой образ «новой женщины». В отличие от героинь Коллонтай новая героиня преимущественно мужской советской литературы — асексуальна, лишена каких-либо серьезных внутренних конфликтов и не видит в традиционных любовно-брачных отношениях никаких препятствий к своей независимости. В начале тридцатых годов окончательно формируется миф о новой советской женщине. Ей, оказывается, удалось гармонически совместить в себе героический труд на благо советской родины с традиционными обязанностями матери и жены».
Александра Михайловна и ее идеи стали предметом злых шуток и анекдотов. Над ней было разрешено подшучивать, поскольку товарищи по партии не воспринимали ее всерьез.
Художник-карикатурист Борис Ефимович Ефимов сохранил в своих мемуарах один из таких анекдотов — не шибко смешной, по существу издевка над нерусской фамилией:
Она, знакомясь, протягивает руку и представляется:
— Коллонтай.
— А это так? — недоуменно спрашивает мужчина…
В 1923 году, когда Коллонтай уже получила назначение в Норвегию, бывшая заместительница предложила ей вернуться на работу в женотдел. Александра Михайловна ответила ей искренне и с нескрываемой горечью: «Неужели Вы думаете, что мне легко стоять от нее в стороне и вместо того давать концессии на бой тюленей, «распределять» русскую рожь и «дипломатничать» с членами консервативного кабинета. Но, к сожалению, я не вижу для себя возможности работы в этой области при существующих взаимоотношениях… Проводить «свое»? Да неужели Вы серьезно думаете, что для меня это возможно в наших современных условиях? Через месяц был бы новый конфликт, и пришлось бы либо ретироваться, либо работать «по указке». Я могу не давать всю себя в любой другой области, но в любимой работе нужен известный минимальный простор. Нельзя, чтобы «аппарат» урезывал живое искание. Быть же только «чиновником», «аппаратчиком» в дорогом мне деле — я просто не в силах».
Шестого апреля 1924 года Александра Михайловна писала Зое Шадурской из Христиании: «На днях получила книжечку: женское движение, организация работниц в России. Исторический очерк. Сознательно — всюду опущено мое имя. А составляли — свои… Ученицы, соратницы… И было больно до отчаяния. Не укол самолюбия. Боль глубже. Клевета на историю, искажение действительности, правды жизни…»
В один из приездов в Москву она записала в дневнике: «В Москве провела работу с рабфаковцами. «Быт», новый быт, с чисто практическими задачами. Уже нет увлечения сексуальными проблемами. Это новый тип молодежи. И девушки «приоделись», не стараются быть похожими на мужчин…
При осмотре выставки «Охрана материнства и младенчества» меня задело, что там нет моего портрета. Если кто поработал над охраной материнства и младенчества в первые годы революции и до нее, так это я. Здесь мой портрет по праву был бы на месте…»
В руководстве страны брал верх утилитарный взгляд на женщину, в первую очередь — это рабочая сила.
В 1925 году «Известия» — по случаю Женского дня — поместили слова Сталина: «Трудящиеся женщины, работницы и крестьянки, являются величайшим резервом рабочего класса. Выковать из женского трудового резерва армию работниц и крестьянок, действующих бок о бок с Советской армией пролетариата — в этом решающая задача рабочего класса».
Приезжая в Советский Союз, Александра Михайловна не могла не видеть, что происходит. В 1926 году записала неутешительные наблюдения: «Конечно, женщины получили все права, но на практике они всё еще живут под старым игом: без реальной власти в семейной жизни, порабощенные тысячью мелких домашних дел, несущие полное бремя материнства и даже материальных забот о семье».
Ее бывшая сотрудница Вера Павловна Лебедева, перешедшая в Наркомат здравоохранения заведовать отделом охраны материнства и младенчества, свидетельствовала: «Разрушив основы старой семьи, введя институт гражданских браков, допустив небывалую легкость развода, мы ничем не вооружили женщину, которая беспомощно стоит перед своим разрушенным семейным очагом, освобожденная политически, но экономически всё еще зависимая от мужа, потому что справиться одной с ребенком при нашей безработице и низкой заработной плате для одинокой женщины вещь непосильная».
Лебедева опубликовала в журнале «Коммунистка» статью с пугающим названием «Самоистребление человечества». Она писала: «Мы не можем обращаться к женщине с призывом рожать, когда мы ежегодно хороним до двух миллионов младенцев… Не на отвлеченных призывах к деторождению должны мы сосредоточить наше внимание, а на борьбе с детской смертностью».
Но теперь Коллонтай больше волновало признание ее личных заслуг перед женским движением. Она была очень чувствительна к тому, что ее имя забывается и даже бывшие подчиненные не выказывают ей должного почтения.
С 10 по 17 октября 1927 года в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца и в Большом театре проходил II Всесоюзный съезд работниц и крестьянок. Пригласили и Коллонтай. 15 октября она выступила с приветствием. Но в президиум ее не выбрали. Это расстроило Александру Михайловну, о чем она написала Щепкиной-Куперник:
«Эта неделя была для меня морально очень болезненная, вроде как если муж изменяет или ребенок вдруг тебя больше знать не хочет. Но я уже победила в себе остроту огорчения. Поняла всю историческую неизбежность факта и стараюсь видеть во всем этом признак роста. Только знаешь, странно это в жизни: с годами надо всё чаще и чаще учиться отрекаться…»
И новая запись в дневнике: «Виделась с женотделками. Но всё, что касается женотдела, болезненно меня задевает. Любимое дело в руках других людей, я от него в стороне. О том, что было больно, писать не хочу…»
Она по-прежнему воспринимала себя как лидера женского движения. Работая в Мексике, записала в дневнике 1 января 1927 года: «Когда ехала сюда, всё во мне протестовало. Будто «выхожу замуж по рассудку». Но так надо было. Уйти из Наркоминдела после Норвегии — значило уйти из дипломатии. И получилось бы, что «попробовали поставить женщину на дипломатический пост, побыла три с половиной года и ушла сама — не выдержала». Я должна доказать, что женщина может быть дипломатом не хуже, а порой и лучше мужчины. «Пробить путь». Мое назначение на новый пост утверждает нас, женщин, на этой работе, право наше и в этой области труда…»
К этой мысли она не один раз вернется: «Я преодолела в себе чрезмерную эмоциональность, присущую женщинам прошлого, — именно то, что больше всего вредит в дипломатии. В дипломатии нужно: бесчувствие, объективность, холодный рассудок и никаких эмоций… Я всегда чувствую, что на меня женщинами возложена миссия показать человечеству, что мы, женщины, можем сделать часто гибче и лучше мужчин во многих областях, а особенно в дипломатии».
Одновременно со II съездом работниц и крестьянок в Москве с 10 по 12 ноября 1927 года проходил Всемирный конгресс друзей СССР. Коллонтай даже пригласили в тщательно охраняемую комнату, где в перерывах между заседаниями собирались члены высшего партийного руководства. Это был знак особого доверия.
«Политбюро совещалось по поводу текста резолюции съезда. Принесли чай, бутерброды. Ели на ходу, курили до невозможности. Но настроение веселое. Рассказывали анекдоты. Особенно Бухарин. Рыков шутит над «свободной выпивкой» после отмены стеснений по продаже алкоголя.
