Десятого июля 1926 года в «Правде» появилась разгромная статья «О правой опасности в партии». Сергей Медведев был обвинен в том, что призывал передать крупную промышленность страны в аренду иностранцам. Его и Шляпникова назвали идейными руководителями «бакинской оппозиции» — никогда не существовавшей.
Статья появилась по личному распоряжению Сталина. Он получил полуторамесячный отпуск и уехал из Москвы. Находясь на отдыхе, 26 мая 1926 года написал Молотову: «Надо напомнить Бухарину о статье против «Рабочей оппозиции». Откладывать дальше нельзя. Надо написать ее незамедлительно. Нам выгоднее, чтобы она была написана Бухариным…»
Поводом для новой кампании репрессий стало давнишнее (от января 1924 года) письмо Сергея Медведева, адресованное единомышленнику — Валериану Барчуку, который работал в Баку в республиканском Наркомате просвещения. В объемном послании один из лидеров «Рабочей оппозиции» изложил свои взгляды. Два десятка членов партии, в основном рабочих, собрались, чтобы обсудить его идеи.
Об этом стало известно чекистам. И в Баку затеяли дело. Первым секретарем ЦК компартии Азербайджана был Сергей Миронович Киров, считающийся почему-то либералом. Несколько бакинских коммунистов исключили из партии. Обвиняли их в намерении образовать «подпольно-оппозиционную группу» под руководством Шляпникова и Медведева. А реальным их «преступлением» было всего лишь чтение медведевского письма. Любое несогласие, критика, выражение сомнений воспринимались сталинской группой в политбюро как угроза власти.
Шляпникова «правдинская» статья возмутила. Он написал ответ с требованием покончить с системой «уголовных дел, доносов, общественной клеветы и угроз».
Медведева и Шляпникова вызвали в Центральную контрольную комиссию.
— Александр Гаврилович и я живем в одной квартире, — объяснял Медведев. — Конечно, мы обмениваемся мнениями. Абсурдно представлять себе, что мы можем сидеть за одним столом и говорить: нет, я не хочу с тобой разговаривать, потому что я боюсь, что меня назовут функционером.
Но Медведев настаивал, что он — единственный автор письма и Шляпников к письму отношения не имеет.
— Вы висите на волоске, — предупредил их секретарь ЦКК Емельян Михайлович Ярославский. — Либо вас надо исключать из партии, либо вы сделаете что-то, чтобы партия могла понять, почему мы вас оставляем…
Обвинения обоим предъявляли самые нелепые. Например в меньшевизме.
— Даже если будут угрожать подвалами ГПУ, — отрезал Медведев, — меня не заставят признать, что я меньшевик.
А Валериан Куйбышев угрожающе заявил:
— Шляпников и Медведев не поняли перемен в партии. Шляпников напрасно думает, что пользуется в партии неким моральным авторитетом.
Атака на бывших руководителей «Рабочей оппозиции» рикошетом ударила и по Коллонтай. В августе 1926 года она получила неприятное известие: ее намечают послать полпредом в Мексику. Ей не хотелось уезжать так далеко. Латинская Америка играла минимальную роль в мировой политике. Александра Михайловна боялась оказаться вовсе на периферии внимания. Заместитель наркома по иностранным делам Литвинов боялся, что ее здоровье не выдержит тамошнего климата. Но секретарь ЦК Молотов твердо сказал, что надо ехать.
Семнадцатого сентября 1926 года Коллонтай назначили полпредом и торгпредом в Мексике. Она же хотела вернуться на партийную работу: «Мои сомнения относительно Мексики, очевидно, дошли до Сталина через тов. Молотова. Скоро после его приезда в Москву он принял меня. Я решила поговорить с ним очень откровенно, так как я узнала, что оппозиционный блок старался показать, будто я на их стороне. Это меня возмутило».
Видимо, это и была причина нового назначения.
1926–1927 годы — последний этап политической борьбы в стране. На стороне оппозиции оказались учащаяся молодежь, студенты, преподаватели, ученые, то есть образованная и интеллигентная часть партии. Они жаждали полнокровной политической жизни, борьбы различных мнений. Оппозиционеры, Троцкий в первую очередь, импонировали этим людям своей критикой партийной бюрократии. В ответ Сталин принял решение провести «орабочивание» партии — принимать рабочих «от станка». А «непролетарские элементы» не принимать вовсе!
Генсек расширил состав ЦК за счет своих сторонников с мест и превратился в хозяина партии. Это был один из главных его лозунгов — обновление руководства партии. Высшие должности отдавал людям, которые своим восхождением были обязаны не собственным заслугам, а воле Сталина. Они его за это боготворили.
Сталин вел борьбу не только против Троцкого, но и против других членов политбюро, не желавших воспринимать его как вождя. Так в оппозиции неожиданно для самого себя оказался Григорий Евсеевич Зиновьев, который после смерти Ленина кем-то воспринимался как глава партии. Некоторое время они со Сталиным выступали единым фронтом против Троцкого, а потом генсек избавился и от Зиновьева.
Весной 1926 года Сталин лишил его власти над Ленинградом и в нарушение устава партии распустил ленинградские партийные органы, состоявшие из зиновьевских чиновников. Григорий Евсеевич наивно верил, что Ленинград предан ему лично, и повторял:
— Нашу крепость не взять.
Он сильно ошибался. Ему не хватало качеств политического бойца. Зиновьев был человеком напыщенным, но недалеким и — главное — бесхарактерным. В минуты опасности начинал паниковать. По словам людей, знавших его, от Зиновьева исходило ощущение дряблости и скрытой неуверенности…
Лишился своих постов и Лев Борисович Каменев. Он-то был человеком без политических амбиций и надежным работником, за что его и ценил Ленин, именно ему в свое отсутствие поручал вести заседания политбюро и правительства. Но Лев Борисович попал под влияние Зиновьева, поэтому Сталин и с ним расправился.
Свалив Зиновьева и Каменева, Сталин боялся их объединения с Троцким. Для огромной страны эти трое всё еще оставались вождями революции и соратниками Ленина. Поэтому Сталин то одним, то другим намекал на возможность сотрудничества. Ему нужно было выиграть время, запутать своих оппонентов и не дать им объединиться, пока партийный аппарат и пропагандистская машина не уничтожат остатки их влияния в партии и стране. Оппозиционеров старались отослать подальше. В списке неблагонадежных числилась и Коллонтай.
Александра Михайловна подробно описала встречу с генсеком:
«Свидание состоялось 6 октября около часу дня. Я прошла в комнату, смежную с его кабинетом. Секретарь сказал, что мне придется обождать, у товарища Сталина идет совещание. Но ждать мне пришлось недолго.
Товарищ Сталин встал мне навстречу со словами:
— Что, очень не хочется вам ехать в Мексику?
— Конечно, Мексика уж очень далеко от Москвы. Такая оторванность тяжела. Но, с другой стороны, может быть для меня полезнее издалека и потому более беспристрастно подумать над вопросами, которые волнуют партию. Разумеется, я не разделяю позицию блока. Мои личные отношения к Зиновьеву и Троцкому вам известны. Я целиком поддерживаю генеральную линию и полностью разделяю вашу установку в курсе внешней политики, что показала на работе в Норвегии. Но есть некоторые вопросы внутрипартийной демократии, в которых я еще на перепутье.
