Сталин:
— Где вы стоите, это уже вопрос вашей партийной совести, и тут вас никто неволить не станет. Но как же вы мыслите взаимоотношения с оппозицией? Стоите вы за фракционность, что ли?
Мы долго и искренне говорили о больных вопросах. Я сказала, что фракции уже существуют. Если их задушить силой, они опять возникнут. Сталин перебил меня:
— Не силой, а партийной логикой и дисциплиной. Если партия хочет сохранить свою силу, она не может, не должна допустить фракций. Дискуссия уже сейчас выливается за пределы партии. Парламентаризма в партии мы не допустим.
Он привел ряд фактов, доказывающих, что рабочие массы резко восстают против «всяких теоретических споров», считая их выдумкой интеллигентов. Рабочие определенно заявляют:
— На что нам фракции? У нас разногласий нет, ссорятся только верхи…
Сталин решительно не допускал даже мысли о группировках в партии и заявил, что если бы их допустить, они неизбежно выродятся в образование второй партии:
— Наша сила в единстве, и пора положить конец дискуссиям. Кто не за генеральную линию, тот фактически уже вне партии…
У дверей я остановилась:
— Могу я рассчитывать при затруднениях на поддержку ЦК? Сталин:
— Можете писать прямо мне. Где надо, поддержим.
Наша беседа длилась около полутора часов».
Генеральный секретарь, надо понимать, сделал свои выводы. Александра Михайловна Коллонтай, безусловно, на его стороне. Троцкого и Зиновьева терпеть не может. Но всё еще находится в плену иллюзий относительно полезности фракций, дискуссий и разномыслия в партии. Вывод: пусть себе едет в далекую Латинскую Америку. Это, в конце концов, не худшее наказание. С ее недавними соратниками обращались иначе…
Двадцать третьего октября 1926 года Центральная контрольная комиссия постановила: Сергея Медведева из партии исключить, Александру Шляпникову вынести строгий выговор с предупреждением. Они апеллировали к политбюро. Признали, что проповедовали ошибочные взгляды, и призвали своих союзников распустить подпольные фракционные группы. ЦКК отменила свое решение. На следующий день, 31 октября, в «Правде» появилось их покаянное письмо. Признание во «фракционности», что считалось смертным грехом, должно было окончательно скомпрометировать оппозиционеров.
Взамен они получили работу.
Александра Шляпникова убрали из Москвы — в начале 1927 года назначили представителем Металлоимпорта в Берлин. Сергея Медведева утвердили председателем Всесоюзного синдиката цветной металлопромышленности.
А Коллонтай ждала дальняя дорога. Из Германии она написала Сталину: «Завтра покидаю Берлин, чтобы через два дня отплыть в Мексику… Перед отъездом хочется послать Вам самый искренний мой привет. Пусть этот привет будет знаком моего искреннего и теплого к Вам товарищеского отношения.
Из Мексики напишу. Только уж очень, очень это далеко! Оторванно…»
Двадцать первого ноября 1926 года она села во Франции на пароход «Лафайет», который взял курс на Кубу, а оттуда пошел в Мексику. «Наша плавучая тюрьма, — обреченно писала Коллонтай, — я всегда себя чувствую пленником на пароходе».
Двадцать седьмого ноября писала своему недавнему подчиненному Владимиру Максимилиановичу Андерсону: «Жестоко было послать меня одну в столь далекие страны: совсем иначе путешествовалось бы, чувствовалось бы, если бы на этом же пароходе ехали и Вы с Валентиной Андреевной. Пин-на Васильевна всё время лежит, я по сравнению с ней «морской волк»… Не думайте, дорогой Владимир Максимилианович, что я «сложила оружие», что я не буду добиваться того, чтобы и Вы по моим следам переплыли океан… Но этот «нажим» я смогу лишь сделать оттуда, о чем и условилась с людьми из высокого учреждения».
Владимир Андерсон работал под началом Коллонтай первым секретарем полпредства в Норвегии (Валентина Андреевна — его жена). Но Александре Михайловне не удалось добиться его перевода в Мехико. Андерсона перевели в Турцию.
С Коллонтай поехала ее личный секретарь Пинна Васильевна Прокофьева:
«В руках Пинны Васильевны неизменная сумка с самым драгоценным нашим багажом — новым шифром. Пинна Васильевна не выпускает сумку из рук, сидит на ней за столом, обедая, и ночью спит на ней. Пинна поговорила со знакомыми пассажирами и скрылась. Прошло довольно много времени. Пинна не показывалась. Пошла ее искать. Ее нигде нет.
Меня это начало беспокоить. Ведь у Пинны в сумке новый шифр. Что если на нее напали, отняли сумку и сбросили Пинну в море? Прошел час, два, почти три — Пинны всё нет… Я пошла к помощнику капитана, прося содействия. Он поднял на ноги служащих, и по всему судну пошли поиски. До трюма включительно. Целая паника… И в тот момент, когда я хотела убежать в каюту, чтобы отдаться приступу отчаяния, появляется Пинна под руку с помощником капитана, прижимая к сердцу драгоценную сумку.
— Пинна, Пинна, где же вы были все эти часы?
— Где я была? Да просто у парикмахера, делала перманент, готовилась к Мексике!»
Шестнадцатого декабря Коллонтай добралась до Мехико-сити. Мексика первой на латиноамериканском континенте — 4 августа 1924 года — установила дипломатические отношения с Советским Союзом.
Попытки возобновить отношения предпринимались и ранее. Мексика — единственная латиноамериканская страна, которая после большевистской революции не разорвала отношения с Россией, а лишь их приостановила.
В апреле 1919 года Ленин назначил первым генеральным консулом РСФСР в Мексике Михаила Марковича Бородина (Грузенберга). В октябре 1919 года Бородин прибыл в Мексику, ему удалось встретиться с руководителями государства и видными политиками, но не добиться официального признания советской власти. Он больше преуспел в налаживании отношений с левыми социалистами. В Мехико появилось латиноамериканское бюро Третьего интернационала. В 1920-е годы Михаил Бородин стал политическим советником главы Китая генерала Чан Кайши, а его сын Норман Бородин — крупным разведчиком.
Полпредство России в Мексике было маленькое.
«Первый секретарь Хайкис представил мне штат полпредства, — пишет Коллонтай. — Кроме него самого есть еще заведующий канцелярией Цирлин, он же и машинистка; хорват Видас, высокий и крепкий с виду сторож, — наша охрана…
— У Пинны Васильевны с Видасом вышло разногласие по поводу портретов на стене, — сказал Хайкис. — Пинна Васильевна говорит, что вы не хотите у себя портрет Троцкого… Это верно?
— Верно, — подтвердила я».
Прекрасно говоривший по-испански Леон Яковлевич Хайкис (Гайкис) работал первым секретарем полпредства (а после отъезда Коллонтай он станет еще и торговым представителем в Мексике). Когда он уезжал из Москвы, Лев Троцкий был опальным, но всё же вождем партии. За эти несколько месяцев многое переменилось. 23 октября 1926 года объединенный пленум ЦК и ЦКК вывел Троцкого из состава политбюро, Каменева — из состава кандидатов в члены политбюро, Зиновьев потерял пост председателя Исполкома Коминтерна.
