Тридцатого октября главная газета страны «Правда» поместила резкую статью Александры Коллонтай «Оппозиция и партийная масса»:
«Чем ниже спускаешься по партийной лестнице, чем глубже в массы рядовых членов партии, тем определеннее и резче отрицательное отношение к оппозиции. Это явление характерно. Враждебность, горькое до злобы раздражение на оппозицию царят в партийных низах. Объяснять это явление тем, что аппарат «зажал» массу, что задушен ее истинный голос, как это делает оппозиция, нельзя уже по одному тому, что раздражение против оппозиции носит массовый характер…
Масса не верит оппозиции. Все заявления оппозиции она встречает «со смешком»… Масса с резкой враждебностью отмежевывается от критики и положений оппозиции — они не соответствуют тем настроениям, которые преобладают в гуще партийных низов…»
Статья была заметной, откликов было немало. Коллонтай вспоминала: «Когда я приехала в Москву, вокруг меня стояла атмосфера холода.
— Думали, что вы пойдете с оппозицией, — сказала мне Елена Стасова.
Было много тяжелых встреч с товарищами. Дороги разошлись с ними… Оппозиция Троцкого и Каменева мне чужда до глубины души. И вредна она, нехорошая.
Встретила Людмилу Сталь:
— Вы, конечно, с нами?
— Конечно, нет.
Сталь идет с ними. Таких встреч было много…»
Людмила Николаевна Сталь работала с Коллонтай в Международном женском секретариате Исполкома Коминтерна и была подчиненной Александры Михайловны в отделе ЦК РКП(б) по работе среди работниц и крестьянок. Последние годы Сталь заведовала отделом массовой литературы для работниц и крестьянок в Государственном издательстве.
Зато в окружении Сталина были приятно обрадованы. От Коллонтай ждали такого демонстративного разрыва с прошлым и отповеди оппозиционерам.
«Когда мое заявление в виде статьи появилось в «Правде», Анастас Иванович Микоян позвонил мне рано утром:
— Мы рады, что вы с нами. Это хорошо, что написали. Это надо было сделать.
С Молотовым у меня было несколько долгих бесед».
К Александре Михайловне политических претензий больше не было. 7 октября 1927 года Коллонтай назначили полпредом в Норвегию — во второй раз. В Осло она сменила Александра Михайловича Макара, который отправился в Мексику.
А вот ее недавних единомышленников ждала тяжкая участь.
Наказание без преступления
В 1930 году Шляпников выступил с признанием своих ошибок. Его назначили начальником строительного сектора Государственной общеплановой комиссии (Госплан) РСФСР, в 1932 году ввели в состав президиума Госплана.
Но Александр Гаврилович Шляпников позволял себе говорить о системе «внутрипартийного сыска, доносов, шельмования и угроз» (см.: Исторический архив. 2002. № 1). Чашу терпения генсека переполнили четырехтомные воспоминания бывшего наркома, печатавшиеся с 1923 по 1931 год. Мемуары разозлили вождя.
Девятнадцатого февраля 1932 года оргбюро ЦК приняло постановление о мемуарах Шляпникова:
«Ввиду того, что тов. Шляпников не только не признает этих своих ошибок, а продолжает настаивать на своих клеветнических против Ленина и его партии измышлениях, ЦК постановляет:
1. Прекратить печатание и распространение «исторических» работ т. Шляпникова («1917 год», «Канун 1917 года»).
2. Предложить т. Шляпникову признать свои ошибки и отказаться от них в печати. В случае же отказа со стороны т. Шляпникова выполнить пункт второй — исключить его из рядов ВКП(б)».
Александр Гаврилович пытался объяснить, что пишет не научный труд, а воспоминания, просил дать возможность продолжить работу, чтобы он, в частности, мог исправить все неточности. Но на его публикации был наложен запрет.
В Госплане РСФСР Шляпникова в прямом смысле травили. 9 мая 1932 года «Правда» поместила его покаянное письмо. Но 17 июля 1933 года комиссия по чистке партийных рядов всё равно исключила Шляпникова «как окончательно порвавшего с большевизмом, двурушника, оставшегося в рядах партии».
Тогда лишали партбилета всех, кто имел хотя бы какое-то отношение к «Рабочей оппозиции». Например, изгнали из партии человека, которому в 1921 году, когда возникла эта группа, было всего 12 лет, но его дядя числился в одном из ее списков…
Одновременно Александр Шляпников лишился работы. Он жил в дачно-строительном кооперативе «Работники науки и искусства» на Николиной Горе. В 1934 году он предложил журналу «Новый мир» новые воспоминания — на сей раз о работе в Царицыне вместе со Сталиным, явно не понимая, что покусился на краеугольный камень в биографии вождя.
Главный редактор журнала Иван Михайлович Гронский (партийный работник, затем редактор «Известий») воспоминания отверг, отметив в частности: «Усиленное выпячивание себя, своей роли привело тов. Шляпникова к неверной оценке деятельности тов. Сталина и его роли в описываемых тов. Шляпниковым событиях. По мнению тов. Шляпникова, оборона Царицына только в основном направлялась и контролировалась тов. Сталиным. Если принять эту формулу тов. Шляпникова, то совершенно нельзя объяснить, почему тов. Сталин не может покинуть Царицын и уехать в Новороссийск для выполнения решения о потоплении Черноморского флота? Ответ на этот возникающий законный вопрос дают воспоминания К. Е. Ворошилова и последующие замечания самого тов. Шляпникова, из которых явствует, что тов. Сталин держал в руках и продовольствие, и транспорт и руководил всеми органами власти и всеми вооруженными силами, само собой разумеется, через специально поставленных на это дело товарищей…
Другим большим недостатком воспоминаний тов. Шляпникова является недооценка работы врага по дезорганизации нашего тыла. Так, например, описывая состояние царицынского железнодорожного депо и падение трудовой дисциплины рабочих, он обвинил их в низкой производительности труда, в чем угодно, но только не в саботаже и прямом контрреволюционном вредительстве спецов, которые, как он сам замечает, относились к советской власти враждебно.
Враждебность эта толкает спецов на какие-то действия, в чем-то она проявлялась. К сожалению, Шляпников этой темы в своих воспоминаниях не касается. А зря! Она имеет большой и далеко не проходящий интерес».
Познакомившись с рукописью, Гронский сразу увидел, что опубликовать ее в таком виде невозможно. И вот почему.
Двадцать девятого мая 1918 года в Совнаркоме решили командировать некоторых наркомов на продовольственную работу — «выкачивать» хлеб. Первым в Царицын отправился Сталин, вслед за ним уехал Шляпников. Они получили одинаковые мандаты.
Ленин поинтересовался у Шляпникова его взаимоотношениями со Сталиным и просил сказать откровенно, нужно ли ему разграничить обязанности между ними. Шляпников ответил, что у него со Сталиным отношения самые товарищеские и о распределении обязанностей они договорятся на месте. Что они и сделали, писал Шляпников. Из его воспоминаний следовало, что они с будущим генсеком были тогда на равных. А это противоречило уже созданной легенде о выдающейся роли Сталина в Царицыне.
