— Нет… — прошептала я. — Нет! Зачем вы меня обманываете?!.
Я не могла сформулировать, кто и в чем пытался меня обмануть, но твердо знала одно: меня точно обманывают. Пытаются сделать из меня что-то удобное всем. Потому что я была не такой, как другие; я выпирала из строя, состоявшего из красивых, или умных, или покладистых, послушных… У каждого было хоть какое-то достоинство, а у меня — лишь дурацкое имя и отвратительная внешность. Я слыла неряхой и меня невозможно было привести к общему знаменателю… За меня цеплялись все гребенки, которыми тут гребли… Я раздражала и выводила из себя всех… И теперь даже Алла, моя единственная подруга тут, не захочет со мной общаться!
— Попроси прощения у Мирабеллы и подай ей руку!
— Не буду… — Моя бывшая ночная собеседница набычилась и спрятала руки за спину. — Она сказала… она сказала, что Бога нет!
Я не говорила, что Бога нет, но не стала опровергать ее слова. Потому что чувствовала — в самое ближайшее время мне придется разбираться с этим самой. И еще: я видела ангела! Действительно видела!
— Белая ворона, — со вздохом вымолвила воспитательница, но смотрела она почему-то не на дерево, а на меня.
Мир номер один. Реальность. Творческие тупики
Я зачем-то еще раз перебрал лежащие на столе листки с распечатанным текстом. Я точно знал, что складывал их по мере, так сказать, поступления, но сейчас два фрагмента отсутствовали. Куда они делись? Между главами «Они все украли» и «Белая ворона» должны были лежать еще два… там, где описывалось самое тяжелое: наркотики, последовательное и ужасное превращение человека в нечто иное, наркозависимость, неразборчивая проституция, прямо на глазах у ребенка, который еще не понимал, ЧТО он, вернее, она видит… Когда происходит самое страшное и само понятие «мать» перестает действовать, когда уже НИЧЕГО не действует и остается только одно-единственное, без чего не можешь существовать, — ежедневная доза, щепотка порошка, укол, переносящий в иную реальность и превращающий в НЕчеловека…
Кто-то унес отсюда описание того, через что пришлось пройти девочке по имени Мирабелла… Но сейчас меня интересовали не особенности текста или его бьющая по нервам правдивость — я не понимал, КУДА исчезли сами страницы? И… и кого можно об этом спросить? Администратора? Горничную? Увидела, когда убиралась, и взяла почитать? Но персонал тут вышколен и дорожит своими высокооплачиваемыми местами. Вряд ли кто позволил бы себе такую вольность, пусть даже я не клиент, а приглашенный временный работник!
Я еще раз медленно раскладываю прочитанное, переводя взгляд с одной страницы на другую. Нет, я не ошибся! Все-таки этих глав нет! Сгребаю листки в кучу, потому что пора бежать на очередное занятие. Ничего… если это непонятное исчезновение не разъяснится, я всегда могу попросить распечатать еще раз…
— Вы сегодня были рассеянны, Лева!
Мы в библиотеке одни — я и Светлана, она же Лючия.
— Погода просто прекрасная! — говорит она мягко. — Может, пройдемся к озеру, если у вас нет других планов? Вы любите рыбачить?
— Нет, — сумрачно отвечаю я. Странная утренняя потеря никак не идет у меня из головы.
— А я люблю! — игриво говорит моя собеседница. — Люблю посидеть в хорошую погоду с удочкой, а также половить рыбку в ммм… мутной воде! — мурлычет она, словно сытая кошка. — Да! Именно так. — Она смеется, нет, скорее хихикает. — Сегодняшнее занятие о том, как преодолеть препятствия и вернуть вдохновение, было очень плодотворно, — замечает Светлана голосом генерального директора, поощряющего персонал. — А у вас лично тоже бывают творческие тупики? Когда муза уходит к другому? — Она снова хихикает, и на этот раз ее смех кажется мне просто омерзительным.
Творческий тупик у меня прямо сейчас. Однако Лючии, любительнице ловли в мутной воде, знать об этом совершенно не обязательно.
— Бывает, — стиснув зубы, любезно сознаюсь я. — Уходит. И именно к другому!
— А что ЛИЧНО ВЫ делаете в таком случае? Кроме тех советов, что были изложены?
Честно говоря, я не совсем понимаю, чего она хочет, эта назойливая дама, с которой вечером я наверняка снова буду ужинать! Потому что твердо пообещал ей это вчера! После того, как проводил Киру. Чего я сам хочу от Киры и что хочет от меня эта хихикающая особа, которая явно намеревается меня приручить? И зачем? Мы ведь с ней совсем разные, общего разве эти самые мастер-классы!
— Лично я в таких случаях пью водку и трахаюсь с первой попавшейся, той, что на все согласна! — вызывающе грубо говорю я, но она лишь продолжает издавать хихиканье, словно заводная.
— Заманчиво! — восклицает она. — А… а трахаетесь… — она словно пробует это слово на вкус, и оно ей явно нравится, — трахаетесь вы… в извращенной форме?
— По-простому, как матрос после шестимесячного воздержания. Без прелюдий. А потом сразу засыпаю! — отрубаю я, чтобы отвязаться.
— Ого! — почему-то восхищается Светочка-Лючия. — Воодушевляет! Так мы пойдем к озеру… господин матрос, сошедший на берег?
— Зачем? — Я наконец-то смотрю ей прямо в глаза. Невзирая на все демонстрируемое веселье, в них, оказывается, нет ни капли игривости.
— Вы мне нравитесь, — просто отвечает она. — Мне приятно бывать в вашем обществе. Даже когда вы говорите гадости.
Я не знаю, что на это ответить, поэтому говорю:
— Это у вас… гм… отпуск. А я собирался поработать.
Но она уже понимает, что я сдался. Что ж, вчера были листья и почти час какого-то упоительного отдохновения. А сегодня я — сошедший на берег матрос. И берег этот будет берегом здешнего озера… Ладно!
Мы не спеша бредем по тропинке вниз, мимо живописных в осеннем наряде величественных деревьев, и внезапно я осознаю, почему так себя веду и почему я здесь, в странном месте, где все переплелось: мое настоящее и чье-то прошлое. Реальность и вымысел. Подлинное и придуманное. Свое и чужое. Да я просто устал. Устал… Дошел до какой-то черты… Очень важной черты… но вряд ли преодолимой!
Я шел под руку с этой чужой женщиной, потому что не мог больше ничего. Я пропускал через себя чужое, потому что не осталось уже ничего своего. О чем стоило бы вспоминать. Что стоило бы бумаги, на которой будет напечатано. Я действительно оказался в тупике. Творческом. Нравственном. Личном. В ловушке. На самом дне. Мне нечего было сказать — и я не мог больше ничего, разве что писать сказки. Я доставал их из принтера, еще теплые, и откладывал в сторону. Не перечитывая. И даже не перелистывая… ни к чему. Потому что действительно было незачем. И восхищенные отзывы Киры были не в счет. Да и что она, эта лекарша, понимает в литературе?! В которой я СЛИШКОМ понимал!.. Но ничего не сделал… потому что был никем. Халтурщик-макулатурщик… Умеющий давать советы и красиво разглагольствовать… и больше ничего!
Мои же развеселые сказочки — это просто уход. Уход от действительности, которой я попросту боюсь. Даже не уход, нет! Бегство. В вымышленные миры, где я могу чувствовать себя не тем запутавшимся слабаком, который с собственным сыном видится раз в год, не человеком, не умеющим любить по-настоящему, не бывшим мужем двух женщин, которые слова доброго даже на моих похоронах у гроба не скажут… Нет, тут я был маг и волшебник! В сказках я ощущал себя всесильным. Я делал что хотел, я поворачивал сюжет в любую сторону. Вводил несовместимых персонажей, и они отлично у меня совмещались! Смешивал несмешиваемые ингредиенты и получал в итоге совершенно новое… Да, новое — но нужное ли? Да и кому это нужно? Однако я мало озадачивался этим вопросом, потому что в момент смешивания противоположностей и совмещения несовместимого я чувствовал себя всемогущим. Творцом. Потому что, в отличие от жизни, на бумаге я мог ВСЕ! Без напряга. И даже без волшебной палочки. Вообще без чего бы то ни было!
