– Я… я только… – залепетала я, пытаясь ей что-то объяснить.
– Только попыталась бежать? – Старуха направила на меня свой тяжелый взгляд. – Бесполезно. Уходя, он запирает дверь снаружи. Когда он дома, он запирается изнутри. И ключи есть только у нас с ним. – Я всматривалась в ее лицо, отыскивая в нем хоть крупицу доброты, но так и не нашла.
– Ну что, – продолжал она, повернувшись к кухне. – Думаю, что ты голодная.
Я кивнула.
Она заметила мое разорванное платье и нахмурилась.
– Во второй спальне в шкафу ты найдешь смену одежды, а в комоде нижнее белье. Они принадлежали другим. Что-нибудь из этого тебе подойдет. Рейнхард любит, чтобы его женщины выглядели аккуратно.
Я было направилась туда, но экономка остановила меня.
– Ради бога, прими сначала ванну. Полотенца в шкафчике под раковиной. Не канителься. Завтрак будет готов через полчаса.
Я зашла в ту комнату и открыла шкаф. На меня пахнуло тошнотворной смесью из разной парфюмерии. Я провела рукой по множеству платьев, шарфов и ночных рубашек. Чьи они? Что имела в виду мадам Гюэ под словом «другие»? Где они сейчас? Я взяла в руки вешалку с ярко-красным платьем и приложила к себе. Оно было примерно моего размера и очень шикарное. Что-то в этом роде я надевала на свидание с Люком. Мне казалось, что прошло уже лет десять после той ночи, когда мы были вместе, или даже целое столетие, и все же, когда я думала об этом, мое сердце наполнялось счастьем.
Я внимательнее рассмотрела красное платье, увидела слишком низкий вырез на груди и снова убрала его в шкаф. Пересмотрела остальные платья, наконец остановилась на простом синем платье с пояском.
В ящиках комода я нашла аккуратно сложенные бюстгальтеры любого размера и огромный выбор трусов, даже шелковых, какие я никогда не могла себе позволить. Я старалась не думать о тех женщинах, которые когда-то носили эти вещи. Я торопливо выбрала себе несколько вещей и содрогнулась, задвинув ящик с его зловещими тайнами.
Я набрала воды в ванну по инструкции мадам Гюэ и залезла в воду. Никакое мыло не могло смыть ужас прошлой ночи, но все-таки мне было приятно снова стать чистой. Я вытерлась полотенцем, надела новое платье и пошла в столовую, где меня ждала экономка.
– Вот так-то гораздо лучше, – одобрила она и указала мне на стул, но я не стала садиться.
– Простите, мадам Гюэ, – сказала я как можно вежливее. – Просто дело в том… Сегодня я чувствую себя неважно. Я уверена, что вы меня понимаете. Сегодня утром я бы хотела позавтракать у себя в комнате.
Она явно была фанатичной сторонницей порядка, и моя просьба ей не понравилась.
– Видите ли, – сказала я, – у меня… чувствительный желудок, и я ужасно боюсь испачкать этот красивый ковер.
– Я поняла, – тут же ответила она. – Сейчас я принесу поднос.
Через пять минут я вернулась к Кози, и она впервые за это время с удовольствием покушала нормальную еду.
Рейнхард не появлялся ни в этот день, ни на следующий. Мадам Гюэ сообщила, что его по срочным делам направили на юг. Я надеялась, что он вообще не вернется, но он вернулся, и меня ждали новые ужасные ночи. Иногда он был грубым и брутальным, иногда эмоциональным и просил меня обнять его, как мать обнимает маленького сына. Я делала все, как он велел, и всегда мысленно переносилась куда-то в другое место. Когда мое тело находилось рядом с Рейнхардом, меня там не было. Иногда я даже так реально ощущала, что мой дух отделялся от тела, что в некоторые моменты я словно летала над кроватью и смотрела сверху, как он насиловал меня.
Я ненавидела все это каждой косточкой, всеми клетками тела. Но проходили месяцы, я научилась угадывать его привычки и делать то, что нужно, чтобы ему угодить. Только так мы могли выжить, я и моя дочка.
У нас с Кози выработался определенный ритм. Мне почти всегда удавалось принести ей что-нибудь на завтрак и отвести ее в ванную. С ланчем все было сложнее, но зато мадам Гюэ всегда спала после обеда, и я тайком что-то брала из кладовой. В маленькой комнатке дочки было полно овсяных хлопьев и орехов. Особенно она обрадовалась мешочку изюма, который я нашла в углу кладовки. Еще я осторожно принесла ей из других комнат разные нужные вещи. Из пустующей спальни я стащила подушку и второе одеяло, которых никто и никогда не хватится. Для темных ночей фонарик из письменного стола Рейнхарда, а еще пачку книг и журналов. Когда я нашла клубок шерстяных ниток и взяла на кухне вместо вязальных спиц пару вертелов, Кози немедленно стала вязать шарф для месье Дюбуа.
Решили мы и более щекотливые проблемы. Я взяла на балконе ненужное ведро, чтобы хранить в нем запас воды – на всякий случай. А еще – хотя она пока так этим и не пользовалась – миску для туалета и немного бумаги, если ей понадобится сходить по-большому ночью или когда меня нет в комнате.
Да, мы как-то ухитрялись жить в нашей тюрьме. Кози занималась тем, что рисовала, писала свой дневник, жила в воображаемом мире, но я видела, что она все больше уставала от такой жизни. Я тоже.
Изолированная от мира, начинавшегося за нашими окнами, я не знала, что творилось во Франции и в мире. Насколько я знала, Гитлер собирался устроить в Версале свою резиденцию, но сомневалась, что это случилось. Телефон звонил в любое время суток. Рейнхард казался встревоженным больше прежнего. Он все реже обращал на меня внимание – к моему огромному облегчению и одновременно к моей величайшей тревоге.
Я думала о моих предшественницах, на которых не раз намекала мадам Гюэ. Что с ними стало, когда он потерял к ним интерес?
Я старалась поддерживать его интерес и продержаться подольше, пока не кончится война. Франция будет освобождена, и мы с Кози тоже. Если солдаты сражались на фронте, я могла сражаться здесь.
Ночью, лежа без сна, я обдумывала планы бегства, но убежать из тюрьмы Рейнхарда было невозможно, разве что лишить себя жизни. После его издевательств я плелась в свою комнату, открывала окно и с тоской глядела на булыжную мостовую. Я могла просто… прыгнуть и покончить с этими мучениями навсегда. Но тут же я всегда думала о моей милой дочке, которая спала, обняв мсье Дюбуа, в своей маленькой комнатке под полом, и понимала, что должна держаться.
Некоторые дни были тяжелее других. Например, мадам Гюэ однажды нашла на полу моей спальни изюмину.
– Что это такое? – спросила она и, наклонившись, подняла ее с пола и рассмотрела. – Это… изюм?
– Я не знаю.
– Да, изюм. Как он попал сюда?
– Представления не имею.
– Я использую изюм, только когда добавляю его в мюсли господина Курта, но он не просил у меня мюсли уже несколько месяцев. – Она подозрительно прищурилась, глядя на меня. – Ты украла его из моей кухни?
– Нет, – ответила я. – Конечно, нет.
Но все равно она сообщила вечером Рейнхарду про инцидент с изюмом. После этого он снял ремень и отхлестал меня.
