– Воровка, – орал он. – Сколько ты взяла изюмин? Сколько? Получай по удару за каждую изюмину.
Я умоляла его перестать, но он не унимался, пока я не упала на пол. Вся моя спина была в синяках и кровавых рубцах. Мадам Гюэ не извинилась, но принесла мне в спальню мешочек со льдом. После этого у меня появилось ощущение, что между нами что-то переменилось. Хоть я никогда ей не доверяла, мне хотелось думать, что лед в ее сердце начал таять.
Наступило и прошло Рождество, буднично, как любой другой день. Снега не было, но по оконному стеклу хлестал ледяной дождь. Не было ни подарков для дочки, ни папиной халы, горячей, прямо из духовки. Рейнхард отбыл рано утром на юг, и это стало, впрочем, самым лучшим подарком.
Январь переполз в февраль, мы с Кози держались изо всех сил. В марте я узнала от Рейнхарда, что союзники потеряли контроль над Европой, и мы приуныли. Хотя человеческий дух способен выдержать что угодно, он не может жить без надежды, но наши резервы надежды стремительно таяли.
Я видел это по глазам дочки. Из веселого приключения ее жизнь превратилась в угрюмое разочарование, утомительный лабиринт, конца которому не было видно. Если я поздно ночью, вытерпев жестокость Рейнхарда, глядела с тоской из окна на мощенные булыжником улицы и мечтала о быстром избавлении от боли, то Кози решилась на собственную стратегию. Как-то днем, за считаные минуты до того, как Рейнхард, всегда пунктуальный в отношении ужина, должен был вернуться домой, она выскочила в коридор и встала, глядя на меня с вызовом. К счастью, мадам Гюэ хлопотала на кухне, и я успела втащить дочку в спальню.
– Вдруг они увидят тебя? – со слезами на глазах упрекнула я Кози.
Ее щеки, прежде розовые, сделались пепельно-серыми за эти месяцы.
– Ну и что? – воскликнула она. – Может, они прогонят меня! Все будет лучше, чем сидеть в этой комнате.
Слезы жгли мне глаза при виде страданий моей дочки. Я заметила, с какой тоской она глядела на птиц, летавших за окном, как завидовала их свободе.
– Моя милая девочка, – сказала я, присев рядом с ней на корточки. – Я знаю, ты страдаешь, и меня это ужасно огорчает. Но поверь мне, все может стать гораздо, гораздо хуже, чем ты можешь себе представить.
Она кивнула, грустно уставившись в угол комнаты, а я взяла ее за подбородок и заглянула ей в глаза.
– Не улетай, маленькая птичка, – прошептала я сквозь слезы. – Тебе сейчас тяжело, но когда-нибудь ты снова полетишь. Я обещаю тебе.
Ее слабой улыбки оказалось достаточно, чтобы укрепить во мне надежду, и я с облегчением проводила ее в темную комнатку под полом. Между тем меня терзала ужасная тайна, которую я хранила уже несколько месяцев. Я была беременна и скоро уже не смогу это скрывать.
Наконец я сообщила об этом Рейнхарду, и он сначала расхохотался, напугав меня, но затем притих, а вскоре подошел ко мне и положил ладонь на мой живот. Я, как всегда, задрожала от его прикосновения. Но он сказал, чтобы я не боялась.
– Мой наследник, – заявил он, и я ужаснулась в душе.
Ребенок рос в моем животе, такой же мой, как и его, и все же меня терзала тревога. Как я смогу когда-нибудь объяснить ему или ей, кем был их отец?
В каком-то отношении беременность облегчила мне жизнь. Узнав эту новость, Рейнхард оставил меня в покое, почти оставил. Но если я ожидала от мадам Гюэ более теплого отношения, то я ошибалась.
– Не обольщайся, – заявила она с неприязнью, – ты не первая, кого он забрюхатил.
Конечно, Кози заметила мой растущий живот, и мне некуда было деваться, я рассказала ей. Она пришла в восторг, каждое утро прикладывала ухо к моему животу и шепотом разговаривала с ребенком.
– Как ты думаешь, он будет меня любить? – спросила она однажды после завтрака, доедая крохи, которые я принесла ей тайком.
– Он?
Кози кивнула.
– Мне всегда хотелось, чтобы у меня был маленький братик.
Я глядела в большие глаза Кози, полные доброты и любви, совсем как у ее отца, и не знала, каким будет этот ребенок. Может ли сын злого человека родиться… хорошим?
Внезапно кто-то позвонил в дверь квартиры.
– Спрячься, – шепнула я Кози и выглянула в коридор.
– Мне подписать здесь? – спросила мадам Гюэ.
Я подошла на цыпочках ближе и увидела лицо посыльного, стоявшего на пороге. Ник!
Наши глаза встретились, но после краткой вспышки узнавания он холодно кивнул экономке.
– Благодарю вас, мадам, – кратко поблагодарил он, когда она дала ему монету.
Понял ли он, что меня держат пленницей в этой квартире? Я посмотрела на мой большой живот. Наверняка он понял, что я тут не по своей воле. У меня лихорадочно колотилось сердце.
Я непрестанно вспоминала те несколько мгновений, мысленно прокручивая их снова и снова, а через два дня снова раздался звонок в дверь.
Я пошла следом за мадам Гюэ к двери, и мое сердце чуть не лопнуло, когда я снова увидела Ника. Как и в прошлый раз, он не подал виду, что мы знакомы. Но у меня зашевелилась надежда. Может, Люк вернулся домой. Может, Ник сообщит ему обо мне.
– Но вы, должно быть, ошиблись, – заявила мадам Гюэ. – Я ничего не заказывала.
Ник слегка забеспокоился, но сохранил хладнокровие.
– Это… подарок от моего босса Габриеля. Он хочет поблагодарить вас.
– О, – сказала мадам Гюэ, взяв у Ника мешок. – Что ж, в таком случае передайте ему, что мы благодарим его за такой жест.
– Да, я передам, – бодро ответил Ник и направил осторожный взгляд в мою сторону. Наши глаза на мгновение встретились, и я пыталась сообщить взглядом все: «Ник, мы в беде, нам с Кози нужна твоя помощь!»
Неясно было, понял ли он и было ли ему вообще до меня дело. Может, он просто пытался защитить себя. В конце концов, хорошо ли я его знала? В эти годы даже, казалось бы, приятным людям хватало энергии лишь на самих себя, например, нашему семейному врачу.
Но потом Ник в последний раз посмотрел на меня, и я поняла, ясно поняла, что у него сильный характер и большое сердце.
– О, непременно попробуйте булочки с изюмом, – сказал он. – Они у нас фирменные.
Захлопнув и заперев дверь, мадам Гюэ понесла пирожки на кухню.
– Подождите, как вы думаете, можно мне съесть одну булочку… сейчас?
Она посмотрела на меня, и я не могла понять, то ли она ненавидела меня, то ли жалела или одновременно то и другое.
– Но ты только что завтракала.
– Да, конечно, – ответила я, прижав руки к животу, – но я мало ела вчера за ужином и все еще чуточку голодная.
– Как хочешь, – сказала она и отдала мне сумку. Я нашла две булочки с изюмом и взяла обе.
– Ой-ой, – неодобрительно проворчала экономка.
