– Просто… ну, этим утром я была очень голодная.
– Голодная… Но на твоем месте я бы была осторожнее. Рейнхард будет недоволен, если ты слишком растолстеешь.
– Да, конечно, – согласилась я, возвращаясь к себе в комнату. – Благодарю вас, мадам.
Я закрыла дверь, и Кози выползла из-под кровати.
– Гляди, – сказала я. – Булочки!
У нее загорелись глаза, и она залезла на кровать и села рядом со мной.
– Ой, мама, дай мне их потрогать. Неужели они настоящие?
– Конечно, настоящие, доченька. Но прежде чем их есть, давай посмотрим одну вещь.
– Какую? – спросила Кози, ничего не понимая.
– Записку. От друга. – Я не могла сказать ей, что Ник только что стоял в дверях квартиры. Она расплачется при мысли, что не повидала его, и это лишь увеличит ее страдания. – Возможно, у нас появилась надежда.
– Правда? – с волнением спросила Кози и наклонилась ближе, когда я осторожно снимала слои сладкой выпечки. В первой булочке ничего не было, и я засомневалась, может, я просто выдумала все это – или, еще хуже, может, Ник поверил, что я по доброй воле жила в этой квартире и стала любовницей немецкого офицера.
Я взяла вторую булочку, осторожно разломила ее и обнаружила крошечную полоску белой бумаги, свернутую в трубочку. Я с волнением развернула ее. Кози заглянула мне через плечо. Там было написано: «Вы в беде? Среда, 10 утра».
– Что это значит? – спросила Кози.
– По-моему, он хочет, чтобы я подала ему знак и сообщила, что нам нужна помощь.
– Ты сообщишь?
– Да. – Я улыбнулась. – Наш друг страшно рискует сам ради нас.
– Мама! – сказала Кози с сияющим лицом; таким оно бывало, когда она прибегала из школы с какой-нибудь восхитительной новостью. – Когда нас спасут, можно я испеку твоему другу пирог? – Помолчав, она добавила: – Ведь надо будет поблагодарить его за наше спасение.
– Да, доченька, – ответила я, а сама подумала, если бы все было так просто, и взяла на столе клочок бумаги. – Кози, дай мне твою ручку.
Она с привычной ловкостью спустилась в свою комнатку. Впрочем, выбираться наверх ей было трудно. Она была еще недостаточно высокая, и я всегда подавала ей руку.
– Вот, мама, держи!
Я написала на полоске бумаги, стараясь, чтобы не видела Кози: «В беде. Помоги. Беременная. Найди Люка или Эстер из моего дома. Не говори никому». Я не упомянула про Кози. Слишком рискованно. Если мадам Гюэ или Рейнхард перехватят записку… – Я содрогнулась и не позволила себе даже думать о суровых последствиях.
В глазах дочки светилась надежда.
– Как ты думаешь, это нам поможет?
– Я надеюсь на это, милая.
В среду, в десять утра я пришла в гостиную и делала вид, что мне интересно обрывать сухие листья с домашних цветов. Но прошло пятнадцать минут, а Ник так и не появлялся. Мимо меня прошла мадам Гюэ с бельем, аккуратно сложенным в корзину, и с досадой покосилась в мою сторону.
– Что на тебя нашло? Ты испортишь растения.
– Я только… убираю ненужное, – пробормотала я. – У нас есть цветочная лавка… или, вернее, была. – Я вздохнула. – Такая чистка полезна для растений. – В моей груди громко стучало сердце, будто гонг, и я даже боялась, что мадам Гюэ услышит этот стук. Вдруг Ник не придет? Вдруг…
Тут в дверь позвонили, и мое сердце сжалось.
– Кто это может быть? – Мадам Гюэ с досадой поставила корзину и подозрительно посмотрела на меня.
За дверью снова стоял Ник.
– Здравствуйте, – сказал он мадам Гюэ, которая была озадачена его появлением. – Просто я разносил заказы… – его голос чуточку дрогнул, но тут же окреп, – и, кажется, кто-то из наших сотрудников ошибся и послал меня сюда. Вообще, у меня был заказ тут по соседству, и я подумал о вас. – Он улыбнулся, слегка нервничая, и протянул сумку. – Вот, возьмите.
Мадам Гюэ не клюнула на его наживку.
– Нет, спасибо, – ответила она, отступая назад. – Мой хозяин не любит подачки. Когда мы захотим булочек, мы закажем их. Всего доброго.
Я бросилась вперед и сунула руку в дверную щель, пока она не закрылась.
– Подожди! – крикнула я и схватила сумку, а Ник взял из моей ладони записку. – Они нам нужны.
Мадам Гюэ закрыла дверь и нахмурила брови.
– Тебе не следовало так делать.
– Что делать? – спросила я, отыскивая в сумке булочку с изюмом. Увидела одну и достала вместе с шоколадным круассаном для Кози.
– Так себя вести. Может, он хочет причинить нам неприятности.
– Мальчишка-разносчик из пекарни?
– В эти времена осторожность не помешает. – Она сжала ключ, висевший у нее на шее, и впервые я заметила страх в ее глазах. – Вдруг он работает на врага? Тогда Рейнхард пустит пулю мне в голову, и тебе тоже.
– Простите меня, – сказала я, пятясь к двери своей комнаты. – Просто мне было жалко упустить такие вкусные булочки.
– Все равно, – строго объявила экономка, ее мимолетная растерянность исчезла, – сиди в своей комнате до ужина. Я не хочу рисковать, а то ты опять устроишь сцену, когда сегодня днем привезут белье.
– Да, мадам, – сказала я и поскорее ушла к себе, пока она не выхватила булочки у меня из рук.
– Кози, – прошептала я, открыв люк. Ответа не последовало, и я подумала, что она спит. – Кози! – снова прошептала я. Из темноты появилось ее милое личико. Оно показалось мне бледнее, чем обычно. – Доченька, ты нормально себя чувствуешь?
Она кивнула, но рука у нее была слабая, когда я вытащила ее наверх.
– Гляди, – сказала я. – Булочки!
Странное дело, она даже не заинтересовалась, когда я достала булочку с изюмом, разломила и нашла клочок бумаги. У меня учащенно забилось сердце. Там было написано: «Держись. Помощь идет».
Я улыбнулась Кози сквозь слезы.
– Доченька, ты знаешь, что это значит?
Она не отвечала и вместо этого уронила голову на подушку.
– Они идут к нам. Нас спасут! И скоро ты испечешь твой пирог.
Она улыбнулась.
– Вот. – Я протянула ей шоколадный круассан. – Ешь.
Она покачала головой.
– Я не голодная, мамочка.
– Правда? Я не помню, чтобы ты когда-нибудь отказывалась от шоколадного круассана. – Я положила руку ей на лоб. – Доченька, ты вся горишь!
Я положила ее под одеяло рядом со мной и крепко прижала к себе. Дочка дрожала всем телом. Днем ее температура поднялась еще выше, а к ужину она лежала в беспамятстве и не хотела пить воду.
Когда настало время ужина, я сказала мадам Гюэ, что заболела и хочу поужинать у себя в комнате.
