– Нынешние смертные не любят просто слушать, они хотят шоу, – поделился он между делом. – Впрочем, они не оригинальны в своих желаниях. Вспомни: «iam pridem, ex quo suffragia nulli uendimus, effudit curas; nam qui dabat olimim perium, fasces, legiones, mnia, nunc se continet atque duas tantum res anxius optat, panem et circenses»
[12]. Меня слушали и на улице, но если ты хочешь большой аудитории, то и размах должен быть не уличным. Надо дать людям зрелище.
– И ты успешно с этим справляешься! – из-за занавеси появился Олег.
Костюм его вычурной пестротой и яркостью напоминал оперение павлина.
Шарфа сегодня не было, зато пиджак украшал нелепый стоячий воротник и ещё более нелепые фалды.
– Лийка-сказка, здравствуй, – походя бросил он Нилии, по-хозяйски уселся рядом с Нартом, тряхнув фалдами, и потянулся толстыми пальцами к лавашу, чтобы взглянуть, что под ним скрывается. – Что вкушаем? Опять казан-баран-дастархан? Нартик-сказка, у нас в меню прекрасные салаты, чудесные гарниры, блюда японской и итальянской кухни. Нельзя быть таким консерватором. Это не комильфо.
Нарт скривился:
– Понимаю, что к тебе это не относится, Олег Витальев сын, но мужчина должен есть мясо. А картошкой и рисом брюхо набивать – дурное дело.
– Фи, как грубо, – без особенной обиды ответил Олег. – Ладно, ешь, что хочешь, главное не забывай, что перерыв не вечен, тебе ещё работаньки.
С той же хозяйской небрежностью, с какой до того лез под лаваш, Олег запустил пятерню в карман пиджака и вытянул оттуда свёрнутую в трубочку и перетянутую розовой канцелярской резинкой пачку купюр.
– Твой гонорар за сегодня. И по поводу следующего четверга…
– Олежик, в следующий четверг мы работаем на другой площадке.
Олег повернулся к богине и посмотрел на неё тем полным небрежения взглядом, каким одаривал Сырдона в день первого знакомства.
– Какие другие площадки? Я деньги плачу.
– Там тоже деньги платят.
– Я это делаю не за деньги, – спокойно ввернул Сырдон.
– А за что? – выпучился Олег.
– Не «за что», а «зачем».
Олег сморщился и отмахнулся, как от назойливой мухи:
– Я заплачу больше.
– Там больше масштаб аудитории, – отрезала Нилия.
Олег надулся, словно в него закинули горсть дрожжей, и процесс уже пошёл, приближаясь к своему логическому завершению. Нилия недобро сверкнула глазами. Только Сырдон спокойно жевал мясо и наблюдал за перепалкой со своей извечной хитроватой улыбкой.
– Вы забыли, кто дал вам шанс?
Надутость Олега приобрела угрожающие размеры.
– У тебя неповторимое самомнение, Олежик. Ты забыл, кто привёл его к тебе? А ты ещё сопротивлялся.
Нилия улыбнулась, но улыбка не предвещала ничего хорошего.
– В четверг ты работаешь здесь, – процедил Олег, обращаясь к Нарту.
– В четверг у меня концерт, – спокойно заметил Сырдон, со смаком облизывая пальцы.
– Какой концерт? В Кремлёвском Дворце съездов?
– Нет.
– Значит, можешь отказаться.
– Нет.
– И-и-и-и не заикайся! Помни, кто тебя поднял. А то как поднялся, так и упасть можешь.
Сырдон неспешно промокнул губы салфеткой и посмотрел на расфуфыренного Олега.
– Упасть? – мягко поинтересовался старик. – Упасть может каждый.
Нарт смотрел ласково, как на заигравшегося ребёнка, и под этим участливым взглядом Олег вдруг сдулся.
Хрустнуло. У стула подломилась ножка, и Олег, нелепо взмахнув руками, кувырнулся на пол.
– Не ушибся? – участливо поинтересовался Сырдон.
Олег вскочил на ноги. Лицо его сделалось пунцовым, глаза – растерянными.
– Это вы специально ножку подпилили! – взвизгнул он фальцетом.
– Конечно, – согласился Сырдон. – И эту тоже.
Хрустнуло, и у опрокинутого стула отломилась вторая ножка.
– И эту.
С хрустом качнулся и повалился на пол второй стул.
– И эти.
На этот раз ломаемая древесина защёлкала, словно автоматная очередь, и в негодность пришли несколько стульев разом. Растерянность в глазах Олега сменилась страхом. Сырдон насмешливо улыбался. Олег съёжился, будто уменьшился в размерах, пытаясь, как улитка в раковине, спрятаться в стоячем воротнике своего нелепого пиджака.
– А что теперь делать с четвергом? – тихо и покорно пробормотал он.
– Поставь на четверг Сюткина, – дружески посоветовал Нарт. – А меня передвинь на пятницу. И оставь нас, мне скоро на сцену.
Олег кивнул и поспешно скрылся за занавеской.
– Как это он ещё к «Детям богов» не прицепился, – задумчиво произнёс старик, выуживая из-под лаваша очередной кусок мяса.
– А чего ему к ним цепляться? – пожала плечами Нилия.
– Название есть, а на сцене их нет.
– Он жлоб. Ему всё равно, что у тебя в названии. Если бы ты попросил для детей богов гонорар, он бы взвился до потолка и метался бы там, как сбрендивший купидон. А так ему совершенно наплевать, как ты себя позиционируешь. Я другого не понимаю: зачем ты так нелепо тратишь силу?
– Я же не бог. У меня нет ни амбиций, ни гордыни. А людей иногда стоит спускать с неба на землю. Вот Саваоф об этом знал. Даже соломки подстелил, когда надиктовывал: «Знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло»
[13].
– Запретный плод давно съеден, к чему копья ломать?
– Дочь Эрота, твоя гордыня застилает тебе взор. Запретных плодов много. И если вы не хотите, чтобы люди стали как боги, хлынули на ваш Олимп и смыли вас раз и навсегда, вам следует приземлять их время от времени. Особенно таких пустых и никчёмных, делающих вид, непомерно раздувающих собственную значимость. Потому что, когда тебя сметут не молодые и сильные, а пустые и кажущиеся значительными, будет во много раз обиднее.
Глава 13
Первым делом мы испортим самолёты…
Лёнька не кривил душой, когда поражался Мертвицкому. Тот и впрямь способен был сразить неподготовленного человека и не только подходом к науке, но и своеобразными реакциями.
Он мог, например, встать в дверях лаборатории без десяти девять и здороваться на входе со своими сотрудниками. Приветствия эти звучали искренне и радушно ровно до того момента, как часы отщелкивали девять ноль-ноль. В эту секунду происходило резкое преображение, и радушие Мертвицкого сменялось невыразимым сожалением.
