На смену опустошённости уверенно пришли злость и обида. Я вычленил среди толпы Геркана и устремился к нему. Он всё это начал, он мне за всё и ответит. Безо всякого пиетета я схватил его за плечо и развернул к себе.
– А-а-а, возница, – заулыбался Георгий Денисович, но увидел моё лицо, и улыбка его тут же растеряла искренность, сделалась искусственной. – Что случилось?
– Ты знал, где она? – прорычал я бешеным шёпотом, оттаскивая его в сторону.
– Ты о ком?
– О Нилии. Ты ведь знал, чем она там занимается!
– Какая Нилия? Тебе сейчас тост поднимать. Соберись.
Будто подтверждая его слова, погас свет, и зал погрузился в полумрак, разгоняемый огоньками свечей, что горели на каждом столе. Когда только успели зажечь?
Словно в дурацком фильме под аплодисменты собравшихся две официантки в коротеньких юбочках выкатили огромный торт. Кондитерское изделие напоминало утыканную свечами сталинскую высотку, а на вершине этого безобразия торчала шоколадная фигурка меня с совсем не миниатюрным гаджетом в руке. При этом сам шоколадный гаджет выглядел точно так, как должно было выглядеть наше устройство.
– Убери руки, возница, – вкрадчиво произнёс Георгий Денисович, и только сейчас я понял, что держу сына Диониса за грудки.
Вывернувшись, Геркан с улыбкой двинулся к торту сквозь расступившуюся толпу.
– А сейчас, – провозгласил он как ни в чём не бывало, – слово виновнику нашего торжества!
Геркан повернулся ко мне и несколько раз хлопнул в ладоши. Толпа охотно подхватила аплодисменты, я снова ощутил на себе всеобщее внимание. Внимание тех, кому и я, и моё дело были совершенно до лампочки.
– Просим, просим! – подбадривали голоса с разных сторон.
Георгий Денисович улыбался и буравил меня выжидающим взглядом. Конечно же он знал, где искать Нилию, и о её адюльтерах знал в подробностях. Возможно, даже догадывался о том, что это меня ранит, о чём я, по чести сказать, сам не догадывался. Вот только на мои чувства, как и на меня, ему было совершенно наплевать. Полубог, называвший себя другом и вкачивавший средства в моё предприятие, точно знал, чего от меня хочет. Никаких человеческих отношений тут и быть не могло. Ни с ним, ни с Нилией. Меня использовали. Улыбались, говорили хорошие слова, но при этом тупо пользовали. Как корову. Рогатому скоту ведь тоже говорят добрые слова, но при этом доят, а потом, когда возникает надобность, режут.
Сейчас меня и мой проект доят, как ту корову. А потом зарежут. Как сказал пьяненький Нарт, все песни когда-нибудь закончатся. Ну ничего, я ещё спою!
Я прошагал к торту. Сколько на нём было свечей и что они символизировали по мнению сына Диониса, мне было неинтересно. Хотят речь – будет им речь. Сдерживая переполняющую меня злость, я поднял руку, призывая зал к тишине, и сказал со всей искренностью, на какую был способен:
– Даже если кто-то не верит в наш проект, мы это сделаем! – повернулся к Геркану и добавил: – Я это сделаю!
И, выдыхая ярость, задул свечи. Все до одной. Зал снова зааплодировал. Георгий Денисович протянул мне бокал шампанского:
– Молодец, – проговорил негромко, чтобы слышно было только мне. – Я сам тебе поверил, а козёл даже прослезился, так что Зевсу всё доложат, как надо.
Я хотел было сказать, что мне совершенно наплевать на Зевса, но полубог вдруг уставился куда-то поверх голов и перестал улыбаться. Я проследил за его взглядом: через зал к нам шёл Мертвицкий в своей вечной футболке с надписью «Dead А1», и вид у конструктора был должно быть не менее бешеный, чем у меня.
– Что ты здесь делаешь? – змеино зашипел Геркан на Мертвицкого. – Тебя близко к этому месту быть не должно. Мы же договорились!
– Мы не договаривались, что ко мне будут вламываться и угрожать, – не менее зло прорычал конструктор.
– Выйдем, – заторопился к выходу Геркан. – Иди за мной, возница.
Зал удалось покинуть быстро, не знаю, обратил ли кто-то внимание на наш поспешный уход. По сравнению с банкетным залом в вестибюле было прохладно и светло.
– Что происходит? – в бешенстве зашептал Геркан.
– Мне нужна охрана, или я разрываю наше соглашение! – Дедал тоже был на взводе.
А меня вдруг обдало волной холода. Из гардероба, одёргивая платье, к нам шла Нилия. Происходящее начинало отдавать фарсом, и по плотности истерик на квадратный метр пространства приближалось к мексиканским сериалам. Во всяком случае, за себя я мог сказать, что если ещё не впал в истерику, то был к ней предельно близок.
– …я хочу личный транспорт, личное пространство и возможность спокойно работать! – надрывался Дедал.
– Что у нас плохого? – поинтересовалась Нилия, очаровательно улыбаясь, будто вообще ничего не произошло.
– Всё, – жёстко отрубил я.
– Не закатывай сцен, милый, тебе не идёт. Если так хотел, мог бы присоединиться.
Незабываемый вечер и такая же ночь…
Нервы сдали окончательно.
– Да пошли вы все к едрене пене! – прорычал я и сделал то, что делают после этой фразы поголовно все смертные, впавшие в истерику, – ушёл, громко хлопнув дверью.
Глава 17
Про яюбовь
В тот вечер я всё-таки нажрался. Вышел без пальто в промозглую осень, поймал такси и поехал куда глаза глядят. На душе скребли кошки. Погано так скребли, со звуком в ушах и дрожью в сердце. Будущее, которое полгода назад виделось весьма смутным, теперь вовсе превратилось в сплошной туман с растворившимися берегами. До встречи с Герканом всё было просто: не было денег, не было работы, если не считать покатушек в такси, не было женщины, потому что Катька меня бросила. Но во всех этих «не было» имелась определённость.
Сейчас определённости не осталось ни в чём. Странные отношения с Нилией вроде имели место, но при этом вели в никуда. Работа вроде была, двигалась семимильными шагами и увлекала меня своим размахом, но при этом могла в любой момент превратиться в ничто, как Золушкина карета. И зависело это превращение не от меня и даже не от объективных условий вроде наступления полуночи – нет. Вся моя жизнь могла превратиться в тыкву в любое мгновение только потому, что у недобожества поменялось настроение.
Да, я судорожно грёб, пытаясь выплыть, но в окружившем меня со всех сторон тумане в этом, кажется, не было никакого смысла. С тем же успехом я мог лежать на спине, отдавшись воле течения. Когда плывёшь на спине, по крайней мере не устаёшь. Наверное, в этом дело: я устал как собака, и нервы сдали. Нервы надо лечить.
За окном такси мелькнула вывеска бара. Очень кстати. Я попросил остановить, рассчитался и вышел. А потом долго пил в чёртовом кабаке, требуя от бармена short бппк’и под цвет настроения. Пил, пока истерика не выплеснулась наружу. Пил, пока бармен не перестал мне наливать. В этот момент я уже плохо соображал, что происходит. Кажется, я угрожал бармену, потом бил кому-то морду, потом кто-то бил морду мне, потом возникли какие-то люди в форме, не то охрана, не то полиция, а потом память услужливо отключилась.
