— А знаешь, что я поняла? Мы не можем жить одновременно. Как вода и огонь на одной щепке — или ты, или я. Выбирай, кто полетит?
— Ты, — испуганно выдохнул Васильев.
— Ха-ха-ха, — рассмеялась Варвара в ночное небо, откинув голову. Но тут же вновь вцепилась в отца. — Я помню из детства, как сосед кружил за руки свою дочь, и та кричала от счастья: я летаю, летаю, а потом просила: еще, еще.
Сжавшийся от страха Васильев выдавил:
— Отпусти.
— Ты ни черта не понял! — взвилась Варвара. — Если мы не можем жить одновременно, это не значит, что останется кто-то один.
Васильев с страхом покосился на Варвару. А та вновь переменилась в лице и ласково попросила:
— Сделай то, что ты никого не делал для меня. Обними свою дочь, и мы полетим вместе.
— Варвара!
Крик со стороны заставил Тимофееву обернуться. Она увидела перебегавшую к ним через мост Елену Петелину, осклабилась:
— О, вездесущая Петля, ты первая. А я ждала, кто же будет нашим зрителем.
— Варя, отпусти его. Еще ничего не потеряно. Водитель Васильева жив.
— Не подходи! Включи телефон на запись и снимай.
Елена остановилась в трех метрах от Тимофеевой. Сзади загудела сирена, на мост влетела полицейская машина с мигалкой, хлопнула дверца. Петелина обернулась и увидела Митрохина, вооруженного пистолетом. Он прибыл один. Нашел выход, отправил оперативников проверять квартиры, а сам примчался сюда.
Митрохин не стал церемониться. Он целился в Варвару и требовал:
— Тимофеева, не дури, немедленно отпусти заложника.
— Зрителей прибыло, — криво улыбнулась Варвара.
В ее руке появился пистолет, она взяла на мушку Петелину, а сама пряталась за тело Васильева.
— Ну, кто кого, Стас? Ты меня, или я ее?
У Елены похолодела спина, свело живот и чуть не подкосились ноги. Ствол был направлен ей в грудь, она в трех метрах на пустой дороге, безумная Варвара настроена решительно, ни спрятаться, ни убежать, и ответ на вопрос «кто кого» предельно ясен.
Это дошло и до Митрохина.
— Ты всегда была чокнутой, Миша-Мишель. — Он попятился, спрятался за машиной и крикнул от туда: — Свихнувшаяся идиотка!
Щеки Варвары вспыхнули, словно от несправедливой пощечины. Она хотела огрызнуться, но Петелина под влиянием спасительного рефлекса, опередила ее и высказала неожиданное сочувствие:
— Какие же мужики сволочи.
Варвара заинтересованно посмотрела на нее, и Елена поняла, что попала в точку. Она быстро продолжила:
— Митрохин урод, как все опера, не может без оскорблений и дурацких шуточек. Чего стоит эта их собачка, — Елена смешно изобразила кивающую голову, — правильно сделала, что выбросила.
— Снова подсунут, — ответила Варвара. На этот раз спокойно, без нервов.
— Дебилы, — согласилась Елена.
Она отнюдь не была профессиональным переговорщиком, но жизненный опыт подсказывал, что входить в доверие на почве негативных эмоций неверно, они, как детонатор, неловкий поворот — и взрыв. Надо расширить поле контакта за счет чего-то, позитивного с акцентом на будущее.
О чем сказать? Как? — метались ее мысли. Перед ней обиженная судьбой больная одинокая женщина. Одинокая! — подсознание вырвало главное из перечисленного. И стало проще.
— Я знаю, о ком ты мечтаешь, — мягко сказала Елена.
— Если ты о Кулике, то можешь взять его себе, — скривилась Варвара.
— Скажешь тоже, Кулик. Он подкатывал ко мне, но я его отшила. Обломала его настрой, — усмехнулась Елена. — Не мужик, а напыщенный гусь.
На мост подъехала еще одна машина, из которой появился Кулик. Он мельком оценил обстановку и сунулся к Митрохину за разъяснениями. Со стороны казалось, что полковник испугался и спрятался за машину.
— Нет, не о таком герое девушки мечтают, — с издевкой прокомментировала Елена.
Варвара одобрительно кивнула. Петелина почувствовала, что контакт налаживается, и принялась развивать благодатную тему.
— Помню себя в твои годы и раньше. Подруги с парнями, а я все мечтаю, — закатив глаза, сказала она. — Хотелось, чтобы отношения были простыми и в то же время не скучными. Чтобы он думал, что я очень красивая, и с гордостью сообщал всем, что я его девушка. Чтобы он шептал: я люблю тебя, а я могла промолчать, но так чтобы он понял, что я тоже люблю его. И чтобы меня мучили вопросы, и мы с легкостью находили ответы, когда вместе.
— Вместе, — эхом повторила Варвара.
Елена сделала шаг вперед и задорно улыбнулась:
— А еще я позволяла бы ему любоваться своей фигурой, когда он шел сзади. И даже согласилась бы помыть его машину, одев красную майку и обтягивающие шорты, жутко прогибаясь и виляя попой, чтобы он дотронулся. Я бы облила его водой, и мы бы смеялись.
Варвара заслушалась и удивилась:
— Откуда ты знаешь?
— Я — это ты, только старше, — подчеркнула Елена.
Она подошла к перилам и перелезла через них. Ноги опустились на узкий бетонный выступ. У нее перехватило дыхание и сжалось сердце. В далеком детстве шестилетняя Лена стала свидетелем, как карапуз на соседнем балконе протиснулся сквозь прутья. Она закричала, но малыш успел рухнуть до того, как появилась его пьяная мамаша. С тех пор Елена больше всего в жизни боялась высоты, а сейчас вынуждена была балансировать на краю, за которым пропасть и стальная гладь воды.
Где-то сзади далеко-далеко ужаснулся Кулик:
— Что она делает?
— Такая же идиотка, — процедил Митрохин.
Елена не смотрела вниз, она видела глаза Варвары. Та высовывалась из-за толстого Васильева, который стоял между ними. В глазах девушки теплился интерес.
Надо говорить, говорить, говорить — ни в коем случае не молчать, — поняла Елена.
Она выдохнула и продолжила:
— Я хотела свободных, но уважительных отношений. Чтобы мужчина был таким, кого не ревнуешь, даже если он флиртует с другой. Потому что уверена, он прибежит ко мне и из тех искр, которые возникли в общении с другой, разгорится наше общее пламя страсти. А еще лучше возвращаться домой вместе, держась за руки. Моя ладонь в его большой руке, мы молчим, но словно бы разговариваем, ведь, когда любишь, понимаешь друг друга без слов.
Помолчали. Елена поймала себя на том, что отклонилась вперед, чтобы лучше видеть Варвару. Между ними торчал Васильев, который сопел, прижавшись к перилам, и пялился на нее, явно думая — вот и вторая идиотка.
Пора, решила Елена и доверительно спросила:
— Тебе не кажется, что он нам мешает? — и тут же пронзила взглядом чиновника: — Пошел прочь, ничтожество.
