Так было не всегда. Здравоохранение – еще один аспект жизни, изменившийся после голода 1990-х годов. Как и обеспечение едой, жильем и образованием, стандарты здравоохранения для обычного населения были намного лучше и намного меньше зависели от того, сколько у вас денег. Но, как было упомянуто выше, общественный договор правительства с народом (послушание в ответ на гарантированные социальное обеспечение и безопасность) абсолютно развалился. Теперь соблюдение правил – результат страха и оставшихся добрых чувств к Ким Ир Сену.
А что насчет пожилых? Пожилым северокорейцам просто-напросто приходится продолжать работать. Здесь нету понятия «пенсия». Или государственных выплат для тех, кто заболел и не может работать. Для лиц с ограниченными возможностями тоже почти нет помощи.
Как можно представить, необходимость выживать сделала северных корейцев невероятно находчивыми и выносливыми. В случае воссоединения я бы определенно хотел инвестировать в Северную Корею – мало кто может соперничать с северными корейцами в изобретательном подходе к решению проблем с небольшим бюджетом и чистом мошенничестве. Но в лучших условиях им не придется развивать подобные навыки.
Что такое пережить голод?
Д.Т.: В середине 1990-х северные корейцы испытали опустошительный голод, унесший жизни сотен тысяч, возможно, даже более одного миллиона людей. Я могу ясно вспомнить свой шок, когда знакомый перебежчик рассказал мне, что в этот период он видел в своем родном городе тела, в буквальном смысле слова сложенные штабелями. Это по-настоящему странно и ужасающе – думать, что все это происходило всего в 50 километрах от такого города, как Сеул.
Мина Юн:
Основываясь на северокорейских стандартах, не так много людей страдало от недоедания. Или лучше сказать по-другому: у северокорейского народа нет никаких стандартов, если речь идет о недостаточном питании. Все потому, что это было общим состоянием. В этой ситуации каждый, кто мог ходить, считался «нормальным». Даже сейчас, по моим приблизительным подсчетам, основанным на мировых стандартах, можно считать, что более половины северокорейцев плохо питаются.
Так что, когда я жила в Северной Корее, я никогда не думала, что страдаю от недоедания, хотя в то время я не была очень здоровой. А по сравнению с моей младшей сестрой, страдавшей от угрожающего жизни недоедания, мое здоровье не вызывало беспокойства.
Тогда моя младшая сестра ходила в детский сад, и она время от времени падала, когда шла по улице. Потом даже ее зрение начало ухудшаться. Она совсем не видела ночью. Она даже не могла поднять свою чашку с рисом. Мама ничего не могла сделать, кроме как сдерживать слезы, глядя на нее, а папа об этом не знал, потому что, как всегда, был не дома (в своей военной части) и был занят работой.
Мы с друзьями ходили в близлежащие холмы и поля и собирали пастушью сумку, траву, как известно, помогающую от куриной слепоты. Мои добросердечные друзья весь день набивали мою корзину пастушьей сумкой, которая могла бы стать неплохим супом для их голодных семей. Но даже это не могло спасти мою маленькую сестру. Ее состояние не улучшалось, и мама, наконец, написала письмо отцу, который в итоге смог достать свиную печень и отправить ее маме. Она готовила ее на пару, солила и кормила мою сестру. К счастью, это сработало. Зрение сестры постепенно начало улучшаться.
Я думаю, что в то время, когда зернышко кукурузы казалось ценнее золота, самыми большими жертвами были дети.
В моем родном городе была маленькая девочка по имени Сун И. Я часто видела ее, когда она рисовала что-то веточкой на дороге, ожидая своего папу, который искал что-нибудь, чем ее накормить. Так как ей было четыре года, столько же, сколько моей младшей сестре в то время, я немного привязалась к ней. Однажды я проснулась и услышала печальную новость о том, что она умерла. Ее мама умерла, когда девочка была младенцем, и за ней присматривал только отец. Тогда было непросто найти еду.
Из-за долгого голода было трудно найти что-нибудь съедобное. Когда ты приходил в горы, там уже было много людей, соперничавших в выкапывании съедобных трав. Поля были еще одним полем боя, там выкапывали оставшиеся в земле рисовые корни.
Эти рисовые корни измельчали в муку и делали из них кашу или лапшу. Хотя корни не так хороши, как сам рис, все же они содержат немного полезных питательных веществ. Еда, приготовленная из корней риса, была настолько ужасна на вкус, что впервые в жизни я поняла, что некоторая еда невкусная даже для голодающих людей.
В те дни самым популярным продуктом-заменителем был хлебец из рисовой мучки, хлебец из сосновой коры, хлебец из полыни и хлебец, приготовленный из винного осадка. Рисовая мучка, которая в Северной Корее называется ми-ган, – порошок, который получается в процессе шлифовки коричневого риса. Моя бабушка замешивала этот порошок и делала нам в котелке рисовый хлебец. Мы ждали, пока он приготовится, а так как дров было недостаточно, пламя было слабым. Мой младший брат, который не мог дождаться, когда наконец котелок закипит, начинал говорить: «Ты нехороший, закипел бы ты побыстрей…» Но он в конце концов засыпал еще до того, как хлебец был готов.
Даже в те голодные, мучительные дни были счастливые события, которых стоило ждать.
Дни, когда мы ели хлебец из сосновой коры, был для нас как Рождество. Если вы снимете тонкий, жесткий верхний слой с сосен, там будет еще один слой, под которым уже находится белая древесина. Это тонкая коричневая пленка между внешним слоем коры и белой древесиной. Люди сдирали эту тонкую пленку и растирали ее в мелкий порошок. Потом они добавляли пару столовых ложек муки, чтобы сделать хлебец. В общем-то, это был хлебец из древесной коры, и он на самом деле был неплохим на вкус. Правда, у него были один серьезный побочный эффект: мой маленький брат, самый младший из нас, съел хлебец и получил такое несварение желудка, что сильно плакал. Теперь, когда я вспоминаю, как громко рыдал мой маленький брат, у меня снова болит сердце, потому что он все еще остается там, в Северной Корее. Тогда ему было всего четыре года, он был слишком мал, чтобы понимать трудности жизни.
Иногда я гадаю: как я могла жить в таком мире. Тогда я напоминаю себе, что другие были еще в худшей ситуации, чем я.
Как бы там ни было, никто в нашей семье не умер от голода. Социальный статус моего отца как офицера армии был бесполезен, но мы, трое детей, пережили все это благодаря нашей больной маме. Я была старшей, и я пыталась найти что угодно, чтобы накормить младших брата и сестру, хотя бы маленькие клочки трав. Иногда я бродила по соседним холмам и полям с пожилыми деревенскими женщинами. Мне было девять лет, и не было ни одной травы, которую я не знала. Я до сих пор могу узнать все травы в горах. Папоротник, орляк, люпин, купена, горная полынь, черемша, клавария, гифолома… Все это теперь стало напоминанием о тех временах.
Теперь я могу сказать, что я в хорошей форме. Но когда я уехала из Северной Кореи, я была очень слабой. Мама навестила меня, когда я проходила курс социальной адаптации после приезда в Южную Корею, и когда она увидела меня, то не смогла сдержать слез.
