Окружавшие его воины беспомощно скрипели зубами, им не разрешалось ни стрелу выпустить, ни предпринять что-нибудь другое. Трудно попасть в того, кто по земле ползет, а напасть на них и перехватать тоже не получится, слишком далеко. Они бы только выдали себя и стали хорошей мишенью для стрелков на городских стенах. К тому же и ночь оказалась лунной, да и не годится завязывать бой в неподходящий момент.
Несколько следующих ночей, не в силах сдержаться, русские реагировали на любое подозрительное движение вокруг города градом стрел, но земля с насыпи продолжала исчезать, как и прежде.
– Мы должны взять Херсонес без крови, – приказал великий князь.
Осада не позволяет снабжать город ничем. «Жители прежде всего почувствуют нехватку воды, – сказал он, – голод можно терпеть долго, обманывать его разными способами, желудок в состоянии переварить и траву, и корни. Если нет мяса, сгодятся и толченые кости. Но воду не заменишь ничем, а жажда ударяет в голову и делает человека безумным».
Осада продолжалась, но никаких признаков отчаяния или попыток сдаться не было. Полный решимости продолжать осаду, но уже изрядно обеспокоенный, князь стоял со своим войском под Херсонесом. Сдерживать людей, которые хотят взять город штурмом, становилось все труднее. Особенно настаивали на этом варяги Олафа, они утверждали, что там, где пройдут они, не останется и камня на камне.
Владимир ждал, когда город сдастся. Его не сильно заботило, что по ночам подкапывают насыпи, его люди даже не особенно старались их снова подсыпать. Важнее было ждать. Херсонесцам деваться некуда. А он хотел не уничтожить город, а просто его занять. Как предупреждение и предостережение Константинополю.
У него внутри все сводило судорогой при одной только мысли о разрушении городских укреплений, ему казалось, что тем самым он уничтожил бы что-то свое собственное. Когда утром всходило солнце и его первые лучи освещали город и падали на лицо князя, согревая все тело, в него вселялся покой.
Он воспринимал Херсонес как послание. Он не должен позволить разрушить и разорить его, даже если придется ждать под его стенами целых три года, как он и грозился.
Знакомый холод приходил неожиданно и сжимал ему грудь. Словно чья-то рука, потусторонняя, предвещала этим прикосновением конечную холодную пустоту. Он научился терпеть ее, но никак не мог к ней привыкнуть. Холод вселял в него тревогу.
* * *
После девяти месяцев осады так и не сдавшегося города стало казаться, что выжидать придется до бесконечности. За такой срок созревает в утробе матери и появляется на свет ребенок. Но ворота города оставались на запоре. Владимир подумал, что какая-то высшая сила снабжает город всем необходимым, прежде всего водой, ведь он сам проверял – все подходы к Херсонесу закрыты.
Кто знает, как все закончилось бы, пошло бы на штурм русское войско, или бы жители сдались под давлением и силой угроз, а может быть, откуда-то к ним пришла бы помощь, на которую они втайне надеялись, если бы не один греческий воин по имени Анастас, который решился на предательство, чтобы отомстить своему начальнику, несправедливо обвинившему его в мелкой краже и потом оскорбившему тем, что с презрением отказался за это его наказать. Итак, Анастас написал записку, подписав ее своим настоящим именем – Ждберн, ведь по происхождению был из варягов, привязал ее к стреле и пустил в сторону русских, крикнув, чтобы эту стрелу отнесли князю Владимиру.
– Поношу поганых дикарей на их песьем языке, – ответил он своим, которые спросили, о чем он перекрикивается с врагом.
Уже не раз в греческом войске на него смотрели с недоверием и, если случалось чему-то пропасть, подозревали, не его ли рук дело. Он был крещен их именем, но они не считали его своим. По другую сторону стены были его соотечественники, и он, подхлестываемый обидой, решил им помочь и потом и вовсе перебежать на их сторону.
Анастас был уже христианином, и ему нелегко было сознавать, что он помогает язычникам в борьбе со своими же братьями. Высокий и сутулый, он под этим грузом сгорбился еще больше, но в конце концов сделал так, как и надумал.
Записку свою он привязал к стреле шелковой ниткой, выдернув ее из пояса, и залепил воском.
Так было получено объяснение тому, как городу удается успешно сопротивляться осаде. Он снабжался водой источника, который находился за спинами русского войска. Трубы проходили прямо под ногами князя, и вода по ним попадала в город.
– Русских привел Бог, – оправдывался сам перед собою Анастас, – без Его воли и лист с дерева не упадет.
Он был уверен, что по Его воле русские займут город. Лучше он им поможет, чтобы все прошло с меньшими людскими потерями.
Теперь князь знал, что ему делать. Изумленный, что с неба прямо ему под ноги свалился ключ от города, которым он сможет без труда отпереть его ворота и войти, он с воодушевлением произнес:
– Если так будет, значит, и их Бог на моей стороне! Бог моей бабки Ольги, мудрейшей среди женщин!
И не обратил внимания на негодование тех, кто стоял рядом, а прежде всего Мстислава, собиравшегося было что-то сказать, но промолчавшего, поняв, что для защиты богов момент сейчас неподходящий.
Трубы они откопали, и подача воды в город прекратилась. Осажденное население страдало от мучительной жажды, люди теряли рассудок, они начали кидаться друг на друга, а над ними кружились и ползали по живым и мертвым рои мух. Смрад стал настолько сильным, что проникал и за городские стены, особенно при определенном направлении ветра.
Оставшись без воды, Херсонес вскоре пал.
Анастас мог заплатить за это жизнью. Тайна его предательства стала известна, ее передавали в осажденном городе друг другу воплями пересохших ртов, скоро его уже повсюду искали, чтобы с городской стены с помощью катапульты отправить его к своим…
Но не нашли.
В тот же вечер он предстал перед Владимиром, сокрушенный и молчаливый. Отказался от какой бы то ни было благодарности за оказанную помощь. Спросил, есть ли среди людей Владимира христианские священники. Ему ответили, что из Киева их выступило несколько, болгар, но вместе с ними были и русские, у них обучавшиеся. Анастас попросил Владимира позволить ему к ним присоединиться, он хотел бы и сам принять священнический сан. Чтобы молитвами и богоугодной жизнью искупить грехи.
Это была единственная награда, которой он попросил, и князь не отказал. Призвал священников и передал Анастаса им.
По приказу Владимира его языческое войско, перед которым содрогался христианский мир, состоявшее из русских, непокорных варягов и представителей разных других племен, не убило ни одного пленного. Никто не насиловал женщин, не грабил…
На своем белом коне он проехал по захваченному городу. По бедным кварталам на юге и западе, с глинобитными домами и узкими улицами, по богатой северной части, спускающейся к морю, с трехэтажными домами, паровыми купальнями, огромными храмами. Прямо над морем возвышалась базилика с выложенными мозаикой полами. Взгляд отдыхал на мраморных статуях, которых было великое множество.
