Вся компания вошла в дом.
Хотя назвать это жилище домом было сложно. Скорее что-то вроде просторного гаража или большой мастерской. По бетонному полу были разбросаны пустые ящики и коробки, какие-то железяки, ржавые детали от неизвестных науке механизмов и инструменты непонятного назначения. В одном углу стояла пожелтевшая чугунная ванна, в другом – полуразобранный мотороллер, рядом с которым лежал большой пружинный матрас.
– Григорий у нас механик широкого профиля! – с гордостью сообщил Доцент. – Может собрать или починить любой механизм, от сноповязалки до самогонного аппарата! И этот выдающийся ум предоставил нам с Татьяной временное политическое убежище.
– Временное, как же! – хмыкнул Григорий. – Вы с Татьяной тут уже второй год у меня кантуетесь! Скоро придется вам постоянную прописку оформлять!
– Ну, ты же понимаешь, Григорий, жизнь – она как зебра, полоска белая, полоска черная… а у нас с Танюшей белые полоски куда-то подевались…
– Понимаю, понимаю! Ты лучше не тяни, доставай самогон, а то как бы не выдохся!
– Не боись, не выдохнется, у бабы Мани самогон никогда не выдыхается! – С этими словами Доцент вытащил бутылку и поставил ее на один из ящиков. Еще три ящика расставил вокруг, в качестве мест для сидения. Вообще, судя по всему, эти ящики выполняли в хозяйстве Григория роль многофункциональной мебели.
Григорий достал откуда-то банку рыбных консервов и полбуханки хлеба, шмякнул их на ящик и теперь, потирая руки, наблюдал за приготовлениями.
– Гриша! – проговорил Доцент с ноткой грустного неодобрения. – А на стол накрыть? Из чего мы пить будем? На чем есть? Об этом ты не подумал? Не озаботился?
– Да как всегда, – недоуменно отозвался хозяин. – Пить из горла, есть из банки…
– Гриша! – вздохнул Доцент. – Ты меня удивляешь! Как можно? С нами дама! В таком случае нужно накрывать стол по всем правилам этикета, в три стекла…
– В три? Ну, ты даешь! – Григорий удивленно пожал плечами, однако спорить не стал, ушел в одну из пристроек и вскоре вернулся, неся три граненых стакана зеленоватого стекла и тарелку не первой свежести с поблекшим штампом «Общепит». На тарелке лежали мятые соленые огурцы.
– Вот тебе три стекла! – проговорил он, решительным жестом ставя посуду на стол.
– Вот это другое дело! – одобрил Доцент и взялся за заветную бутылку.
– Только мне не наливайте! – остановила его Надежда. – В жизни не пила самогона!
– Зря жизнь прожили! – неодобрительно произнес Доцент. – Тем более вы должны попробовать хоть немного! Иначе как же мы с вами будем общаться? Как… как если бы мы говорили на разных языках! К примеру, вы на французском, а мы с Григорием – на одном из группы полинезийских языков!
– Ну, только если самую капельку! – решилась Надежда.
– Конечно, капельку! А здесь много-то и не будет… здесь всего-то литр, разве это много…
Доцент наклонил бутылку над Надеждиным стаканом. Она тут же заверещала:
– Хватит! Хватит!
– Хватит так хватит! – Доцент наполнил стаканы себе и Григорию и поднял свой: – За взаимопонимание!
– Вот за что я его люблю, – проговорил Григорий, поднимая свой стакан. – Тосты он хорошие говорит! Не зря человек высшее образование получил!
Надежда осторожно глотнула из своего стакана.
У нее было такое ощущение, что в животе взорвалась осколочная граната. Глаза вылезли из орбит, рот широко открылся, но вдохнуть все равно никак не получалось. Казалось, что весь воздух из мастерской Григория выкачали, а вместо него заполнили помещение битым стеклом. Все звуки затихли, как будто у невидимого приемника выкрутили ручку громкости.
Доцент заметил выражение ее лица и хлопнул Надежду по спине. Это помогло: она смогла отдышаться, и мир вокруг стал нормальным, даже более того, краски стали гораздо ярче, как после реставрации, а звуки – громче и музыкальнее.
Внезапно к Надежде вернулась память.
Она вспомнила все, что было до аварии. Вспомнила, как села в рейсовый автобус, вспомнила, как к ней подсела незнакомая женщина, как эта женщина волновалась и все время оглядывалась назад, как будто за ней кто-то гнался. Женщина была примерно того же возраста, что и Надежда, ну, может, чуть помоложе. Фигура вроде ничего себе, одета в коротенькое пальтишко и узкие джинсы. Кажется, они даже перекинулись с женщиной парой слов…
Тут Надежда Николаевна почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
Она подняла глаза и увидела, что Григорий смотрит то на нее, то на сумку, которая стояла рядом с ней на полу.
– Это у вас откуда? – спросил он подозрительным тоном и ткнул в сумку пальцем, чтобы не было сомнений.
– А что? – переспросила Надежда как можно беззаботнее. – Почему вы, собственно, интересуетесь?
– Потому, что видел я эту сумку.
– Ну, мало ли похожих сумок!
– Не похожую, а именно эту! – Григорий мрачно сверлил Надежду глазами.
– Ну уж прямо эту самую!
– Эту самую! Потому как вот эту пряжку я своими собственными руками к ней приделал! – И механик вытянул вперед свои большие руки, как будто предъявляя неопровержимые улики.
Надежда молчала, и Григорий продолжил:
– Она пришла ко мне и попросила эту пряжку приделать. Тут раньше другая была, простая. Где-то она у меня тут валяется. Я ей говорю: женщина, зачем вам это нужно? Та пряжка родная, она и смотрится лучше, и закрывается проще, а с этой у вас будут проблемы. А она говорит: хочу, и все! Ну, коли так хочет, мне-то что… я и приделал. А теперь эта сумка у тебя… как же так?
– Очень даже просто! – выпалила Надежда и зачастила, затараторила с пулеметной скоростью: – Это ведь сумка Ирины, сестры моей двою… троюродной. Она мне в этой сумке вещички детские везла, для внучки. У нее внучка постарше и из всех вещей выросла, а моей как раз, еще даже на вырост. Так что она все вещички от своей внучки собрала и привезла, чтобы зря не пропадали, а то обидно, когда хорошие вещи зря пропадают, а она, ее внучка, во все это уже не влезает, а теперь мне нужно скорее в город, пока и моя внучка из них не выросла, а то как же…
– Стоп, стоп! – замахал руками Доцент. – Мы с товарищем уже все поняли! Больше не надо, а то у меня от лишних слов мозги слипаются! Давайте лучше еще выпьем – у меня тост хороший назрел! Очень актуальный!
– Выпьем – это хорошо, – одобрил Григорий. – Выпить – это я всегда за. Никогда не было так, чтобы против.
Доцент разлил самогон по стаканам (Надежде налил еще меньше, чем первый раз) и произнес торжественно:
– За самую главную из всех наук – политическую экономию!
– Почему это она самая главная? – напрягся Григорий. – По-моему, так механика главней!
Воспользовавшись тем, что мужчины увлеклись спором о том, какая из наук главнее, Надежда вылила свой самогон в их стаканы.
